— Как твой цыган? — спросила как-то жена.
«Почему вдруг «цыган»?» — удивился Выра, соврав от неожиданности:
— Передавал тебе привет.
— Очень мило с его стороны. Я польщена…
Выра, естественно, умолчал об этом семейном разговоре, но друг, непостижимо как, всё понял сам.
Талонов на обслуживание в «Капернауме» у друзей не было, но они обошлись. Лиловатую жидкость из прихваченной с собой фляжки, смешав с водой, довели до колера мягких сумерек. Впрочем, напиток стал мягким только по цвету и, скверно потеплев, отдавал бензином. Каждый из лейтенантов, будь он один, скорее всего отставил бы свой стакан, едва пригубив. А тут пришлось выцедить, не поперхнувшись, и торопливо зажевать бутербродом с тресковой печёнкой. Консервы из офицерского доппайка, казалось, тоже припахивали бензином. Затем, проткнув кителя над правым нагрудным карманом, они привинтили к сукну лоснящиеся, влажные ордена.
— Недаром рекомендовали не разводить, — поморщился Максим.
— Кто консультировал? Новый комдив?
— А что? Конвой привел нормально. Живы, сидим вот здесь — и по какому поводу!
— Напиваться в бою — это… предательство.
— В таком случае ты соучастник. Зачем дал проспаться и не пустил корреспондента к нему в каюту?
— За кого принимаешь? — обиделся Выра. У него застучало в висках. Откуда-то возник звон, и голова ощущалась чужой, как после легкой контузии. Если бы поведение Терского имело дурные последствия, тогда другое дело. Тогда следователи докапываются до мелочей, и каждый обязан выложить всё. На сей раз всё обстояло наоборот. Только начальник связи флота сердитой депешей обращал внимание на безобразный радиообмен.
— Сам же не обеспечил микрофонной связи, — смеялся на разборе комдив.
— Предпочитаете матюгаться по УКВ?
— Эфир-зефир не морзянка к делу не подошьешь. И главное, надо глядеть в корень. Иначе побьют.
Тактические выводы Терского получили полное одобрение, и наступила пора наградных листов. Лейтенант Выра старался их заполнять объективно. Он и представить себе не мог, что старшина второй статьи Осотин, получив медаль «За отвагу», обидится и попросит списать его в морскую пехоту. Боцман хмуро стоял перед командиром катера, объясняя, что на Рыбачьем повстречал кореша и понял «по евонной груди», где воюют, а где так, ковыряют в носу. Проще всего было бы осадить наглеца, но Выра считал боцмана своей опорой на новом «охотнике». Осадить проще простого, но этим не убедишь.
— Коли так, оставь свою докладную. Ещё побалакаем…
— Чего рассусоливать? — бурчал Петр Осотин, выходя из крохотной каютки. — Всё ясно…
Он заявил это вроде бы про себя, однако же так, чтобы слышал командир катера. И тут Выра вспомнил разговор, которому прежде не придал значения. Перед швартовкой в бухте Озерко боцман заспорил с расчетом носового орудия, утверждая, будто он сбил «фоккер» из пулемета.
— Куда суетесь со своей шомполкой или, попросту, хлопунцом? Скажите спасибо, что целы.
— Кому кланяться? — обиделся старшина комендоров.
— Эх, темнота! Салаги! Будто не знаете, что мы с командиром — с «семерки», которая, всем известно, «неуязвима». А почему? Разъясняю — воюем по песне: «Смелого пуля боится и… самолет… не берет…»
— Лихая самодеятельность, — вмешался вдруг Терский. — Но, пн-те, вредная.
— Как это «вредная»? Очень даже полезная.
— Потому, что вводит в заблуждение.
— Между прочим, товарищ комдив, песню исполняют по радио, — стоял на своем Осотин. — «Славой бессмертной покроем в битвах свои имена. Только отважным героям радость победы дана».
— Так это написано для новобранцев. Чтобы раньше времени не клали в штаны. На фронте сами поймут, что отвага ещё не всё. Для победы ещё надобно умение…
— Точно, товарищ комдив. Вот и я им толкую: «Кто же сбил тогда штурмовик?..»
— Прекрати, Осотин! — вмешался Выра, удерживаясь, чтобы не назвать боцмана «Лешим», хотя не любил прозвища и даже, бывало, за них наказывал.
— Небось сами, товарищ командир, наблюдали, как я срезал фашиста из Де-Ше-Ка?
Боцман и впрямь вел себя по-лешачьи, спрашивая с эдакой ухмылкой и как бы приглашая вместе посмеяться. Шутил бы чёрт с бесом, а водяной с лешим.
