Вытащив женщину на мощенный булыжником бортик, я поволок ее тем же способом, что и мужчину, но вскоре остановился, заметив тянувшийся позади след из ее плоти.
В бассейне тело пропиталось водой и стало рыхлым. Я догадался, что женщина пробыла в воде довольно долго. Очевидно, ожив однажды ночью, она оступилась и потом каждый день спала в воде, а каждую ночь предпринимала отчаянные попытки выбраться наружу, но ей уже не хватало ни сообразительности, ни чувства равновесия для того, чтобы воспользоваться лесенкой.
Сперва я подумал, что придется обнять ее, чтобы перетащить туда, куда мне требовалось, не ободрав при этом тело о тротуар, однако уж очень не хотелось перемазаться слизью одного из этих уродов. Однако, хорошенько поразмыслив, я сообразил, что, может быть, мне удастся этого избежать. Я вернулся к дому, где обнаружил ребенка, и, как и ожидал, нашел в гараже маленькую тележку. Я подкатил ее к бассейну и кое-как загрузил в нее женщину.
Она была слишком крупная и все норовила скатиться. Я опять вынужден был оставить оружие, потому что одной рукой тащил за ручку тележку, а другой поддерживал голову женщины.
Вернувшись в дом, я осторожно усадил ее у подножия лестницы, перекинул ее руку через перила и запрокинул голову. Когда я отстранился от нее, она слегка осела, но все же сохранила первоначальное положение. Было обеденное время, и она будто бы созывала семейство вниз, чтобы всем вместе сесть за стол и поесть. Я снова поднялся в спальню и поглазел на отца с сыном из угла комнаты, встав как можно дальше от них. Я даже прищурился для полноты иллюзии, чтобы не видеть пятнистой плоти и неестественных поз. Да, именно так все и должно было выглядеть.
Я мог бы любоваться ими весь день, но мне следовало поторопиться. Выйдя из спальни, я еще на мгновение задержался наверху лестницы и в последний раз вгляделся в сидевшую внизу, тщательно сбалансированную женскую фигуру.
«Мы идем, мать», — мысленно откликнулся я на ее зов и улыбнулся.
Потом поспешил назад, туда, где оставил ружье.
Но ружья там не было.
Я смотрел на кромку бассейна, где оно лежало, и первой моей мыслью было: «Что я скажу отцу?» И тут до меня дошло, что, кроме отца, некому было взять мое ружье.
Звуки пальбы подтвердили мою догадку. Прогремел сначала один, и следом — еще два выстрела подряд. Я понял, что это означало, по тому, в какой последовательности было отправлено на тот свет семейство, которое я соорудил. Вначале мать, потом — отец с сыном. Я помчался к дому, где заставил позировать зомби, и подоспел к входной двери как раз в ту секунду, когда из нее выходил отец, держа в каждой руке по ружью. Он отшвырнул их и бросился на меня, и на этот раз матери не было рядом, чтобы вмешаться.
Я уткнулся подбородком в грудь и обхватил руками голову, однако несколько сильных ударов кулаком достигли цели. Он орал на меня, но я не слышал его слов, потому что уши у меня были зажаты. Было впечатление, словно я сижу под водой. Но, и не слыша ничего, я прекрасно знал, что он говорит. Отец уже столько раз высказывал все это раньше и мне, и маме — и с кулаками, и без них.
Я упал не столько от мощи его ударов, сколько зная, что лишь знак капитуляции с моей стороны заставит его остановиться. Удары действительно прекратились, и тут неожиданно последовал еще один тычок в челюсть. Почувствовав вкус крови во рту, я поднял на него глаза. Солнце стояло уже высоко над головой, и нависший надо мной отец оказался в светящемся ореоле лучей. Рот у него открывался и закрывался, но прошло несколько секунд, прежде чем из него вырвались слова:
— Прости, Робби.
Он всегда извинялся. А что толку? Извинениями дела не поправишь.
Мне даже не надо было высказывать этого вслух. Он сам мог легко догадаться, о чем я думал. Отец опустился рядом со мной на колени и посмотрел мне прямо в глаза.
— Послушай, сын, я хочу, чтобы ты жил, — сказал он. — Ты должен прекратить эти игры, если собираешься выжить. Тогда мы сообща справимся с этим, обещаю. То, что я увидел здесь, Робби, вызывало тошноту. Это было отвратительно. И если ты не прекратишь этого, оно неминуемо убьет тебя. Отныне больше никаких игр. Согласен?
