Но Штурману было сложно произвести точные расчеты. Мы думали, что искажение локального пространственно-временного континуума было случайным и обуславливалось мощной межпространственной техникой, которой пользовались Старцы. В итоге оно должно было оставаться постоянным, если учитывать все аномалии. Штурман сообщил, что искажение увеличивается, – теперь он считал, что это было не случайно. Старцы изменяли локальный пространственно-временной континуум.
– Им мало того, что они переделывают объекты в космосе, – заметил он. – Теперь они изменяют структуру пространства вселенной. Это начинается на Терре и будет распространяться дальше, волна за волной. Мы не сможем установить ни время, ни местонахождение.
– Как они могут менять природу пространства, не убивая себя? – спросила Доктор.
– Не знаю, – ответил Штурман.
– Возможно, это не влияет на земную жизнь, – предположил я. – И на это изменение – если оно действительно имеет место быть – потребуется много времени. Мы должны оперативно спасти Уцелевших и вернуться к Великим. Они поймут, как остановить этот процесс.
– Может быть, – сказал Штурман. В его голосе чувствовалось сомнение. – Я постараюсь вычислить степень искажения, и мы будем следовать нашему плану вне зависимости от того, работает он или нет.
– Хорошо, – ответил я. Мне больше нечего было сказать.
* * *
Затем наступила пора Охотнику спускаться на поверхность. Маяк был установлен и уже показал свою целесообразность – телепат с Терры получил гораздо более четкие изображения Охотника, а Штурман доложил, что вся семья двигалась в сторону плато. Он предложил перенастроить приемопередатчики маяка, чтобы получить доступ к энергии, используемой Старцами для искажения пространства и времени. Мы могли сделать это, не попав в их поле зрения, потому что энергии было в избытке и ее расход почти никак не отслеживался.
– Это займет слишком много времени, – заметил я. – Шогготы уже близко или нет?
Штурман некоторое время смотрел на свои экраны, а затем согласился.
Охотник ушла в камеру с входными Вратами. Она обновила свой халат и сделала свои длинные волосы более яркими. Мы с Доктором переглянулись. Несмотря на то что наша сестра уверенно вошла в камеру обмена, мы знали, что она тоже переживает самые страшные опасения. Она опускалась на территорию Старцев и впитывала в себя ужас, который ощущали перед ними Уцелевшие, сумевшие выжить на грани их равнодушной рациональности, и видели то, что те причинили.
Мы проверили связь, и Охотник сообщила, что хорошо меня слышит.
– Отлично, – сказал я, – ты должна отметить момент времени для Штурмана и Корабля. С предельной точностью.
– Я знаю, – она говорила решительно, но ее голос немного дрожал. Лишь слегка, но он выдавал ее волнение. Я посмотрел на Доктора. Та тоже была обеспокоена, но храбро улыбалась, давая мне понять, что потеря сознания Охотнику не грозит.
Казалось, мы ждали ее очень долго. Но теперь я думаю, что это нам только казалось.
Охотник встала прямо, расправив плечи. Ее глаза светились ярче, чем когда-либо. Она убрала руки с боков и положила их на столбы Врат. Затем скомандовала: «Сейчас». И я никогда не забуду, как она произнесла это слово.
Услышав ее, Корабль активировал маяк и приветственную блестящую стену Врат, в точности как мы и предполагали.
Верн был уверен, что не сможет добраться до нее вовремя. Он бежал так быстро, как мог, но, несмотря на то что движения Эхо выходили неслаженными и она не могла долго идти по прямой, у нее было большое преимущество во времени. Она пела свою песню о блестящей стене, и, возможно, это ее замедляло. Тем не менее, когда он поймал ее всего за несколько мгновений до падения, которое стало бы для нее смертельным, и повалил ее на траву, ему пришлось применить всю свою силу, чтобы не дать ей вырваться. Она сопротивлялась, рыдала и била Верна. Ее лицо покраснело и покрылось слезами, но, отдышавшись, она тут же запела свою песню: «Блестя-я-ящая, блестящая, блестящая…» Мама тоже заплакала, испустив крик, полный горя и ужаса, – он остудил Верна, взмокшего от такой физической нагрузки.
