Оксана очень быстро все организовала, буквально за неделю квартирка моя оказалась продана, а так как по закону человека нужно куда-нибудь выписать, то я оказалась владелицей крохотной темной комнатушки в старом доме на Казанской улице. Матери я про перемену места жительства не сообщила.
И начался следующий этап моей невезучей и скучной жизни, про который даже вспоминать не хочется.
Внезапно мне стало так плохо, что захотелось упасть головой на стол и зарыдать. А потом биться головой о стену и выть. Я даже удивилась – с чего это вдруг? Зойка нахамила, уволили меня из магазина? Так не в первый раз такое происходит. Можно бы и привыкнуть. Не к кому обратиться, не у кого просить помощи или хотя бы простого утешения, потому что хоть и есть у меня по документам муж, но он, говоря прямо, форменный козел, тряпочный урод и законченный придурок. А может быть, я другого и не заслуживаю?
Слезы подступили к глазам, и я полезла в сумку за платком. И тут под руку попался желтый конверт. Я совсем про него забыла!
Я достала конверт и повертела его в руках. Все правильно, адрес мой, и фамилия моя, и инициалы – Гусаковой А. А. Это я, Антонина Алексеевна, только по отчеству никто еще не называет. И не будут называть, если дальше все пойдет в таком же духе.
Отчего-то я медлила открывать конверт. Хотя очень хотелось узнать, что же там такое. Очевидно, я боялась разочарований. И так за всю жизнь их накопилось у меня множество.
Я оглянулась по сторонам. Народу в кафе прибавилось – подошло время ланча, однако никто на меня не смотрел, как обычно, я никого не интересовала. Что ж, я привыкла.
Из надорванного конверта я вытащила листок бумаги. Отпечатано на принтере:
«Уважаемая госпожа Гусакова!
Государственный нотариус Винетутов приглашает Вас 12 июня сего года к 15.00 в свою контору, находящуюся по адресу ул. Восстания, дом 25, для ознакомления с условиями завещания. Если Вы не сможете явиться к данному времени, просьба заблаговременно сообщить об этом по телефону…»
Далее был указан номер и подпись. А потом печать именная – «нотариус Винетутов…». Инициалы я не разобрала.
Я отложила письмо и тяжко вздохнула. Какое завещание? Кто мне мог что оставить?
После смерти отца прошло несколько лет, завещание давно потеряло силу. Да и не могло после него остаться ничего ценного. Как я уже говорила, жили мы бедно. Отец работал инженером-наладчиком, в моем детстве он много ездил по командировкам, потом перестал, потому что, по его собственным словам, все развалилось и нечего стало налаживать. Так, перебивался кое-как. Мать же никогда толком не работала, то есть чтобы получать серьезную зарплату. То брала группы продленного дня, то вела при ЖЭКе кружок мягкой игрушки, была даже какое-то время приемщицей в химчистке и администратором в стоматологической поликлинике. Вечно она пилила отца, что в доме нету денег. А он отмалчивался, только иногда, когда она очень уж расходилась, говорил тихо: «Таня…» – и она почему-то успокаивалась.
Я тупо смотрела на письмо, пока меня не осенило, что сегодня как раз двенадцатое июня, так что нотариус Винетутов ждет меня сегодня в три часа. А сейчас уже четверть третьего. Улица Восстания отсюда не так далеко, успеть можно. И даже паспорт у меня в сумочке оказался совершенно случайно, забыла выложить. Хорошо, что свекровь не видит, она вечно ругает, что документы с собой таскаю. Тут она в кои-то веки права…
Выходит, хорошо, что меня уволили, а то Зойка, стерва рыжая, ни за что бы не отпустила с работы. Я причесалась, подкрасила губы и поспешила на улицу Восстания.
В приемной нотариуса было жарко и душно.
Вдоль стены стояли диван, обитый потрескавшейся искусственной кожей, и несколько жестких офисных стульев. Над диваном висела репродукция картины – море, покрытое барашками волн, парусник, скользящий по этим волнам под всеми парусами, и над ним – летящие в неизвестном направлении дикие лебеди.
На диване сидели мужчина и женщина. Они сидели на разных концах дивана, чтобы случайно не соприкоснуться, и смотрели в разные стороны. По всему было видно, что это муж и жена в последней стадии развода. Между ними чувствовалось такое напряжение, что воздух потрескивал, как перед грозой.
