Через несколько человек Монах позвал меня. Мы прошли под небольшой аркой справа от сада, повернули налево, зашли в здание (я пока не поняла, сколько здесь зданий: территория Монастыря могла быть как огромной, так и довольно маленькой, с одним-единственным большим домом со сложной архитектурой), поднялись на второй этаж, прошли по коридору с высоким окном в конце. Нужная дверь оказалась в третьей четверти коридора, слева.
— Твоя комната, — Монах пригласил меня войти первой.
Комната показалась огромной — наверное, из-за высокого потолка и малого количества мебели. Кровать, комод. В полкомнаты — кофейного цвета ковер. Слева — открытая дверь, за которой просматривалась ванная.
Но главное — огромное окно, за которым виднелись сосны, скалы и кусочек неба.
Я не решилась ступить на ковер, остановилась посреди комнаты, между окном и входом.
— Подожди пока здесь, за тобой придут, — сказал Монах. Из вежливости я обернулась и кивнула. Он прикрыл за собой дверь. Я заметила защелку. Замка не было, — значит, снаружи комната не закрывается. Впрочем, у меня все равно нет ценных вещей.
Я очень хотела сбросить кроссовки и подойти к окну, но меня беспокоила еще одна вещь. Подождав, пока шагов Монаха не станет слышно, я выглянула в коридор.
Так и есть.
В этом коридоре действительно не было ни одной двери, кроме моей.
Я сидела на подоконнике распахнутого окна, спиной к прохладному стеклу, над отвесной стеной, которая переходила в скалу. Некоторое время я пыталась понять расположение моей комнаты относительно того, что я уже видела в Монастыре, но тщетно. Потом вспомнила, как летними вечерами дома, одна, сидела вот так, высоко, над асфальтовой узкой дорогой, точно над пропастью. Воздух здесь был, конечно, лучше, и я заметила, что дышу глубже, чем в городе. Оно того стоило.
Послышались шаги. Я встала. Хотела затворить окно на всякий случай, но передумала: это же моя комната. В дверь постучали. В ответ на мое «войдите» появился младший монах. С подносом.
— Возьмите.
В отличие от старшего, он не говорил мне «ты». Наверное, это тоже было предусмотрено условиями.
Я взяла. Тарелка с едой, чашка с зеленым чаем. Вилка, салфетка. И наручные часы.
— Через двадцать минут собираемся в первом дворе. Найдете?
— Да, — кивнула я, испытывая неловкость, непонятно от чего. Вопросы всплыли потом, когда младший монах ушел. Например, куда девать посуду. И называется ли первым двор, где мы ждали, пока нас расселят. Но догонять его я не стала.
Сначала я поставила поднос на комод и села на кровать. Мешали ноги, к еде пришлось бы тянуться. Но при этом тарелка оказалась слишком горячей, чтобы взять ее на колени. Я огляделась в поисках видеокамеры. Впрочем, в договоре, кажется, говорилось об отсутствии видеонаблюдения. Я читала не слишком внимательно. Мне очень сюда хотелось.
Я сняла поднос с комода и поставила на ковер, а сама уселась рядом, поджав ноги.
Хотелось вспомнить, как сидят японцы перед своими низкими столиками.
Теперь я наконец рассмотрела то, что мне принесли. Довольно большой кусок рыбы с рисом и овощами. Да, это не пансионат с обедом из трех блюд, но мне хватит.
Серый поднос, белые очень простые тарелка и чашка. Часы, которые по размерам подойдут и мужчине, и женщине. Белый круглый циферблат. Широкий темно-серый ремешок. Цвета в монастыре было мало. Цвет — зеленый лес, синее небо — был за окном.
Посуду я оставила на комоде. Можно было ее помыть в ванной, но я понадеялась, что унесут и так.
Внизу, когда я пришла, было человек восемь. Видимо, все решили, что первый двор — это здесь. Разговаривать нам пока никто не разрешал, и, хотя монахи отсутствовали, мы только изредка кидали друг на друга короткие равнодушные взгляды, и снова смотрели кто вдаль, кто вверх на башни, кто на собственные ноги и камни под ногами. Что-то было в этом молчании. Во всяком случае, я не имела настоящих причин, чтобы с кем-то заводить разговор, даже и без запретов.
Хорошо, что нас расселили по одному.
Понемногу собирались и остальные. Появился старший Монах, посмотрел на всех вскользь и недовольно уставился на идущих к нам опоздавших: стройного рыжего парня в короткой кожаной куртке и пепельноволосую девушку, похожую на эльфийскую королевну. Девушка торопилась; парень, наоборот, не спешил, шел едва ли не вразвалочку. Монах, однако, не сказал ему ни слова.
