Всюду лежал песок. Его годами заносило в открытые комнаты, отчего воздух стал сухим и запыленным. При свете факела Мирия увидела проход впереди. Наносы лежали однородным слоем на полу, принесенные потоками ветра, но на них не было видно никаких отпечатков подошв, какие оставляли за собой сестры. Если что-то и жило в этом месте, будь то страшный враг или просто какие-нибудь дикие туземцы, оно не ходило этим путем уже долгое время.
Внутри монастыря царил беспорядок. Никаких разрушений или серьезных повреждений после проигранной битвы, зато отчетливо виднелись последствия длительного воздействия природы. Это не походило на вандализм, скорее казалось, будто по коридорам прошел вихрь и разорвал гобелены и религиозные картины на стенах. Пока сестры переходили из комнаты в комнату, Мирия разглядывала упавшие книжные шкафы, разбросанные по полу книги и свитки. Порой канонисса Сеферина ненадолго задерживалась в таких местах, прежде чем двинуться дальше.
Когда они прошли через тесный проход, где коридор сужался, Ананке заговорила тихим и осторожным голосом:
— Это уже пятый опорный пункт, пройденный с того момента, как мы вошли в здание. И нигде нет никаких следов того, что здесь шел бой.
— И ни одного трупа, — добавила Кассандра.
— Смотрите в оба, — прошептала Мирия.
После ее слов никто больше не нарушал молчания, однако она знала, что все сестры думают об одном и том же. «Куда подевались трупы?» Мирия не видела тех документов, что передали из Ордо Ксенос в руки Сороритас, и задавалась вопросом, что же сделали с телами ее соотечественниц. Забрали ли противники тех, кого убили, или тут была замешана другая сила?
Они обошли помещения центральной крепости и двинулись следом за госпожой в направлении большого донжона. Когда они пересекли границу высоких стальных дверей, за которой начиналась главная часовня, Мирия ощутила странное покалывание. Что-то вроде предчувствия. Но это точно нельзя было назвать страхом.
Сеферина распахнула двери, руками толкнув их вперед, и они медленно отворились на стонущих гидравлических поршнях. Воздух, холодный, как в могиле, вырвался изнутри, отчего пламя факела заколыхалось.
Великая часовня Святилища-101 представляла собой громадное шестиугольное пространство, где каждая из стен поднималась на несколько ярусов в высоту, поддерживая купол из темного камня. Через стеклонные окна в крыше — по одному на каждый из основных военных орденов — в просторное помещение пробивался свет. Все оконные диски были инкрустированы цветными панелями, образующими символы боевых ответвлений: сердце на фоне мальтийского креста, розы белого и кроваво-красного цветов, череп, чаша. Пять дисков с этими изображениями располагались вокруг большого купола с багровым перевернутым крестом, увенчанным белым черепом. Но из-за того, что стеклон сильно потрескался, виднелся только крест слабого, пыльного света. Осколки фрагментов орденского символа валялись на широком и богато украшенном алтаре посреди помещения.
Отряд двинулся дальше и прошел мимо рядов опрокинутых церковных скамей, вырезанных из красного дерева с какого-то далекого лесного мира. Обойдя мраморные колонны, поддерживающие крышу, боевые сестры обнаружили при тусклом свете выбоины от пуль. Невысокие дюны из песка, просочившегося внутрь через разбитые окна, замедляли продвижение. Погребенные под слоями песка реликварии, полные молитвенников, и небольшие алтари торчали наружу, словно рулевые рубки затонувших на мелководье кораблей.
Здесь сильнее, чем в остальных частях аванпоста, ощущались разорение и опустошенность. Часовня монастыря Адепта Сороритас — это место покоя и созерцательного благочестия, согреваемое постоянно горящими электросвечами, обслуживанием которых занимаются сервиторы. Сестра любого ордена может прийти сюда и стать на колени, чтобы помолиться, будучи абсолютно уверенной, что она является частью чего-то большего, чего-то значимее, чем отдельная человеческая жизнь. В подобном месте ощущалось исключительное чувство единения.
Теперь же от часовни осталась лишь блеклая тень. Самое сердце монастыря словно вырвали. Лица святых и почтенных палатин на фризах вокруг колонн и на стенах, казалось, выражали бесконечную печаль, и на какое-то мгновение Мирия вздрогнула при мысли о том, какие ужасы им, вероятно, довелось тут наблюдать.
