Я делаю наклоны и стараюсь не вспоминать сон, разбудивший меня. Ничего себе, да? Сон – и разбудил. А вот случается. Чаще, нежели хотелось бы. Делаю растяжку, и не вспоминаю сон. Думаю, не спуститься ли в тренажерный зал, и забываю его совсем. Решаю, что в зал идти лень, и вспоминаю опять. Надоело. Когда в следующий раз выберусь на историческую родину, попрошу тренера устроить мне хорошего мануального терапевта. Русские мануальщики лучше всех – глядишь, и решится проблема. Иначе меня этот позвонок доконает. Вправили его, видите ли, а он выскакивает снова. И выталкивает в мои сновидения всякую муть. Болезненный вымысел сплетается с реальными впечатлениями, и получается яркое, но донельзя гадкое полотно. Как будто поверх нормальной картины прошелся красками отпетый псих.
Ведь ничего сверхъестественного тем утром не случилось. Когда мы с Кристин сели в грузовик, и я связался с полицией, основное шоу уже фактически закончилось. Смертельный номер мы отыграли, а то, что было дальше – так, средненькая драма с элементами боевика. И возможно, дикие сны, в которых меня несправедливо обвиняют, а я бегу прочь – всего лишь отголосок дурацкого внутреннего конфликта, до сих пор тлеющего в моем сердце. Ведь с какого боку ни посмотри, а трагедия в Моннуаре вернула мне доброе имя. Если даже не выписала его заново. Сам я и пальцем не шевельнул – все сделала пресса. Из шкуры отщепенца и изгоя выбрался и ярко сверкнул тот, кто я и есть по сей день – гер-р-рой, блин. Но увы, мой нынешний светлый образ вскормлен чужой кровью и несчастьем. И какая разница, что на сей прискорбный факт наплевать решительно всем, кроме меня?
Очень похоже на этой истории Тони продвинулся – без малейших усилий, дуриком. Один-единственный раз мелькнул в новостях, зато попался на глаза кому надо: «Глядите, какой мужик! Какая харизма!» С перебитым носом Тони стал настолько сексуален и фотогеничен одновременно, что теперь просто не знает, куда девать во-от такую кучу денег и во-от такое количество баб. А с происшествием в Моннуаре лицо Тони ни у кого не ассоциируется, ведь никто уже не помнит, что такое Моннуар, и какое там имело место происшествие. Естественно, кроме горнолыжников. Но горнолыжники – средний класс, и не покупают ту дешевку, которую олицетворяет собой Тони.
Лично мне наглая физиономия Тони на рекламных щитах мешает нормально водить машину. Тем более, что я-то знаю: на самом деле это абсолютно раздавленный человек. Конечно, психотерапия творит чудеса, но в том-то и загвоздка – Тони не хочет или не может говорить вслух о пережитом насилии, унижении, позоре.
Кого-то мне это очень напоминает.
Точно не Пьера. Он еще полгода жил в Моннуаре, взвалил на себя все дела, пока Роджер валялся по больницам. А потом ему Родж посоветовал: «Уезжай. Только пожалуйста, не забывай. Хотя бы изредка звони». Пьер теперь на Аляске, обретается в местах самого что ни на есть нешуточного экстрима. Туда за одни красивые глаза не пускают, ему пришлось кое-чему подучиться, зато сейчас он настоящий экстремальный инструктор. Гоняет со всякими сорвиголовами по тамошним ноу-фолл-зонам[16]. Иногда все-таки падает, однако до сих пор живой. Доволен – говорит, всю жизнь мечтал. Сомнительно. Как-то не очень рвался Пьер на эту самую Аляску, пока у него в Альпах все шло путем.
А в опустевшем Моннуаре старина Роджер то и дело наливает себе – теперь левой, правая никуда не годится, – и пьет. Начинает прямо с утра. Хотя алкоголь ему противопоказан в любое время суток. Но почему бы и не пить, ведь гостей в Моннуаре больше не бывает. Над комплексом будто грозовая туча повисла – тяжелая, давящая аура былой трагедии. В Моннуаре стало неуютно, и там никто не хочет отдыхать. Был короткий период, когда народ валил толпами – ненадолго, поглазеть. А потом как отрезало. Теперь разве что мы с Кристин наезжаем иногда, да еще Пьер. Думаю, через год-два проклятие отступит, все-таки Моннуар прекрасный высокогорный отель, но доживет ли хозяин до возрождения своего любимого бизнеса – вопрос. Тем более, что он разуверился в волшебной силе ледоруба. Говорит, железяка себя не оправдала. Понятное дело – я же вычерпал ее волшебство до самого дна в то злосчастное утро. Все оттянул на себя и израсходовал, до последней капли. Опять я.
