Впрочем, изменяется не только ее внешний облик, но и поведение, манера держаться и даже дикция; так, например, каждый вечер он снова поражается той обходительности, с которой его жена обращается с официантами или с хозяином ресторана, когда он подходит к их столику поздороваться. Кажется, что эту совсем особую светскую обходительность она надела вместе со своим коротким «полувечерним» платьем, и обходительность эта стала такой же неотъемлемой частью ее туалета, как, скажем, запах дорогих духов. Он был в восторге от ее умения подать себя. В первый же вечер он сделал ей на этот счет комплимент: «Знаешь, я восхищен: с ума сойти, до чего ты элегантна! Я горжусь тобой!»
– Собственно говоря, ты прав, – говорит она, когда они садятся за столик. – Я предпочитаю нашу тратторию великолепию «Даниели». Здесь хоть все подлинное. И обстановка, и еда без туфты.
Она виновато прикусывает губу и смеется.
– Ой, прости, дорогой! Забыла, что ты не любишь этого слова.
– Да говори его себе на здоровье!
– Нет, нет. Не знаю, право, почему ты его не любишь, но, раз так, я его навсегда исключу из обихода… Посмотрим, что сегодня в меню.
Она долго изучает меню с видом знатока и все колеблется, что взять, хотя выбор не так уж велик и она уже успела перепробовать все блюда.
– Ну что, возьмем scampi?[4] Или лучше scallopine?[5] А может, мне остановиться на lasagne?..[6] Да, решено, я буду есть lasagne. Это забавно.
Он все еще не перестает удивляться ее способности находить «забавными» вещи, к которым на первый взгляд это определение совершенно не подходит, потому что они совсем из другой области. Когда речь идет о еде, то естественней назвать ее вкусной, а произведение искусства прекрасным.
– Дорогая, ты всегда поражаешь меня неожиданностью своих определений, – говорит он весело. – По-твоему, lasagne забавны?
– Ну да, их забавно есть. Не разберешь, что это – овощи или мясо…
– Удивляюсь, как это ты еще не сказала, что забавны La Salute или площадь Святого Марка.
– Что ж, и они забавны в известном смысле. Все зависит от точки зрения. Для марсианина площадь Святого Марка должна быть безумно забавной – ну что, съел?
– Но ты же не марсианка.
– Конечно, дорогой. Из нас двоих скорее ты марсианин.
И они с нежностью посмотрели друг на друга. Ее глаза мерцают, как самоцветы, должно быть, из-за сине-зеленых век… Он шепчет:
– Слижу я горькую слезу, разбавленную сладким гримом.
Она изображает испуг:
– У меня потекли ресницы! Какой ужас!
– Это цитата.
– Точно. Откуда это?
– Маллармэ.
– Сколько стихов ты знаешь… Никогда бы не подумала. Ты ведь занимаешься наукой.
– Так мало.
– Правда, дорогой. От ученого у тебя одна рассеянность. Когда уж ты наконец изобретешь порох? А вот и Марио.
К ним подходит хозяин, чтобы самолично взять заказ. Даже в таком дешевом ресторанчике это знак особого внимания. Сеньор Марио всячески демонстрирует свою симпатию к этой молодой французской паре «in viaggi di nozze».[7] Он делает вид, будто всерьез флиртует с молодой дамой, оба дурачатся, не скупясь на соответственные жесты и мимику, и получают полное удовольствие. Она по-ребячьи радуется этой нелепой игре, ведет себя как принцесса, которой удалось вырваться из тисков этикета!
– Обожаю Марио, – говорит она, когда хозяин направился к другому столику. – Он душка.
– По-моему, он позволяет себе слишком много. Ты не считаешь?
– Только попробуй сказать, что ты ревнуешь.
– Пожалуй, немножко.
– Какая прелесть!
– Мне вдруг показалось, что все это уже однажды было.
– Было? Предатель! Ты ездил в Венецию с другой? Нет? Клянись, что этого не было.
– Клянусь! Клянусь, что этого не было, потому что этого не могло быть никогда! Провалиться мне на этом месте, если вру!
– Значит, ты водил какую-то девчонку в итальянский ресторан в Париже. Говори, кого?
– Нет, я никого не водил! Скорее это кадр из фильма.
– Что?
– Мне кажется… Должно быть, я видел в кино такую сцену: влюбленная пара в ресторане, и хозяин все время демонстративно ухаживает за дамой…
Она опускает глаза и несколько секунд глядит на скатерть; кончиками пальцев она катает крошку хлеба возле тарелки.
