– Что хотел ты показать мне здесь? – неподдельно удивился Хедин. – Я повидал уже множество дикарских племён. Чем отличаются эти? У них какие-то особенно сильные шаманы?
– И это тоже, – кивнул Старый Хрофт. Его добровольный ученик стал с совершенно несвойственным Истинным Магам вниманием относиться к заклятиям смертных. – Но главное здесь – власть Тьмы. Эти миры забыты Ямертом и его братьями. Никто здесь никому не покровительствует, как нетрудно заметить.
Отец Дружин чуть было не добавил «кроме твоего названого брата Ракота», но вовремя остановился.
Хедин сощурился.
– Уж не хочет ли сказать почтенный Хрофт, что покровительствовать здешним племенам следует мне? Но это не есть долг Великого Предела. Всех не облагодетельствуешь.
Здесь напрашивался вопрос «а в чём же тогда долг этого самого Предела, раз уж он прямо-таки и Великий?», но Отец Дружин вновь промолчал. От этого разговора ему требовалось совсем иное.
– Всех не облагодетельствуешь, маг Хедин, ты прав. Да и не в том дело сильных – каждый сам добывает свой хлеб. Но долг божества – устроить всё так, чтобы смертные не гнили бы так, как эти несчастные.
– Скажи, почтенный Хрофт, когда ты властвовал сам – были ли у тебя такие? Такие вот несчастные, забытые племена?
Отец Дружин понимал, куда клонит его ученик.
– В Митгарде хватало самых разных племён, иные пребывали в бедности; но безысходности не было. В этом я готов тебе поклясться. Солнце светило всем одинаково.
– Неодинаково, – проворчал Хедин. – На юге и на севере оно весьма разнится.
– Однако же светило, – возразил Старый Хрофт. – А тут его нет совсем.
Истинный маг приумолк. Видно было, что соглашаться с Древним Богом ему совсем не хочется. Не давала гордость. Но идти против истины не дано даже Поколениям из Замка Всех Древних.
(Комментарий Хедина: как же, как же. «Не давала гордость»! Не гордость, а самый простой здравый смысл. Бог О́дин постоянно пытается утверждать, будто это он составил хитроумный план со множеством ответвлений и отнорков на все случаи жизни, а я лишь покорно шагал, куда ему было угодно меня направлять. Конечно, над этими мечтаниями можно посмеяться, но…
Но я действительно многому научился у Старого Хрофта. И да, я не знал, чего хочу и к чему стремлюсь, до того, как познакомился с ним. Это верно, не верно другое. Не верно, что бог О́дин искусно и незаметно для меня самого лепил из молодого мага Хедина убеждённого врага Молодых Богов, готового подхватить выпавший из рук владыки Асгарда стяг.
Врагом Ямерта я так и не стал, как бы удивительно это ни казалось сейчас, когда мы с Ракотом, что называется, «заняли его место».
Моё собственное восстание, моя война не имели цели захвата Обетованного, ниспровержения Молодых Богов. Встать вровень, избавиться от их власти над Поколением, лишить их возможности прекращать бытие Поколений по собственной прихоти – вот была цель.
Это если не вспоминать освобождение Ракота, друга и брата.
Я написал последние строчки и вновь остановился.
Бог О́дин был более чем искренен в своём манускрипте. Он отдал его мне, чтобы меж нами не осталось бы умолчаний и недоговорённостей. Но настолько ли откровенен с собой я сам?)
После долгих споров молодой маг Хедин признал правоту Старого Хрофта. По-иному и быть не могло – владыка Асгарда рассказывал правду, одну лишь правду, и показывал то, что не могло быть иллюзией. Залитые Тьмой миры, покинутые пресветлым Ямертом, влачащие жалкое существование, – несомненно, они не могли не зажечь душу справедливого Хедина огнём благородного негодования.
(Комментарий Хедина: это он так шутит? Или насмехается?! Ну, Хрофт, ну, хитрец!..)
Хедин и Отец Дружин как раз собирались пуститься в обратный путь, когда случилось то, что впоследствии вошло в тёмные летописи как «Первотолчок».
Истинный Маг Ракот в открытую объявил себя Владыкой Тьмы и, бросив вызов Молодым Богам, начал своё знаменитое восстание.
Гнилые туманы пронзило множество клинков тёмного пламени; вулканы все разом выдохнули исполинские столбы лавы. Обычно густая и тягучая, сейчас она устремлялась к бессолнечному небу. Облака вспыхивали, словно сухая солома, волны пламени неслись по небу, открывая его голубизну. Клубы тяжёлого дыма стлались по земле, и хотя от него слезились глаза и приходилось кашлять, он изгонял мокрень, и покрывавшая всё разноцветная плесень мгновенно чернела и распадалась прахом от его касаний.