Он ждал Истинных Магов – и он их дождался. В Митгарде протекли века, и все эти бессчётные дни он, Отец Дружин, жадно вслушивался в колебания ветров и вод, вглядывался в отблеск ночных звёзд и пути дневного светила. Он знал, когда уходят Поколения, он слышал их последние стоны и замечал потом их, уже преображённых, лишившихся былой силы, вокруг себя.
Мелкие лесные духи, погонщики муравьев, пастыри ящериц и лягушек.
От величия – до неописуемого для них падения – в один краткий миг.
Нет ничего вечного, кроме Молодых Богов и…
И его, Отца Дружин?
Ведь он жил и жил, и время никак не могло обрести над ним власть.
Хотя нельзя сказать, что и старалось.
Ушедшее Поколение жило долго, очень долго даже по меркам Истинных магов. Оно было послушным – никто из них не появился и близко от жилища Старого Хрофта, а сам он, несмотря ни на что, не искал с ними встречи.
Рождалось что-то новое. Возникало само по себе, «заполняло великую пустоту», но на сей раз Старому Хрофту чудилось нечто новое в вечной песне, доносившейся из-за грани миров.
Что-то изменилось, что-то пошло не так. Наверное, подобно тому, как нет двух одинаковых деревьев, даже вырастающих из семян одной и той же шишки. Ветры магии, дующие в междумирье, – они сильны.
Так или иначе, новое Поколение вступало в мир, и Старый Хрофт мог сразу сказать – оно будет отличаться от других.
А уж по чистой случайности или же по чьей-то осознанной воле – ему знать было не дано.
(Комментарий Хедина: тут, наверное, мне следовало бы всплеснуть руками, вскричать «ну конечно! Как же это я сам не догадался!» – и немедля объявить причиной всего Великого Орлангура.
Слишком простое решение. Слишком напрашивающееся. Так легко, так соблазнительно легко взвалить всё на предвечного дракона, якобы всё продумавшего, предугадавшего, напророчившего и так далее.
Но я знал, что это не так. Дух Познания пришёл на подмогу нам с Ракотом в решительный миг уже нашего сражения в Обетованном; но пришёл не от большой любви к нам как таковым, а потому что этого требовали интересы Упорядоченного.
Или мне просто очень хочется так думать?..)
Трудно покидать дом, даже если он долгое время казался тебе самой настоящей тюрьмой. Старый Хрофт даже удивился, насколько трудно.
«Засиделся, мохом оброс, словно лешак», – бранил он себя. Нет, пора, пора в дорогу.
Тот день, как ему казалось, он запомнит навсегда. А потом – что никогда уже не сумеет вспомнить.
Отец Дружин вывел Слейпнира, и волшебный жеребец громко заржал, радуясь вольному ветру и лежащей перед ними дороге. Осталось всего ничего – подпереть колом дверь дома как знак, что хозяина нет дома. Войти и так никто не посмеет – за века жизни здесь вся нечисть, все призраки и духи, все мелкие лесные обитатели, все люди и не-люди накрепко запомнили, что во владения Старого Хрофта лучше не соваться.
– Привет тебе, бог О́дин.
Ладони Отца Дружин мгновенно покрылись по́том. Голос внушал ужас, настоящий, глубинный ужас, заставляя трепетать всё существо владыки Асгарда. Пальцы сжали рукоять Золотого Меча, хотя О́дин и знал, что с таким противником бесполезным окажется любое оружие.
Руки предательски затряслись, лоб взмок.
– Ты страшишься обернуться, бог О́дин? Может, ты готов признать, что не заслуживал этого имени? – продолжал ужасный голос.
– Нет, – проскрежетал Отец Богов. – Я ничего не боюсь! И не боялся!
– Неправда, – холодно сказал говоривший. – Боишься и боялся. Правда, не за себя. А теперь вот – именно за себя. Ты даже не находишь в себе сил посмотреть мне в глаза.
Пот градом катился по лицу Старого Хрофта. Мускулы болезненно сжались.
– Я… ничего… не…
Он повернулся.
Прямо перед ним стоял рослый и плечистый человек в длинном и тяжёлом тёмно-зелёном плаще. В лице причудливым образом сочеталось и мужское и женское начала; большие глаза смотрели пристально и взыскующе.
И в каждом из них помещалось по четыре зрачка.
– Прости, я не представился. Посвящённые дали мне имя Орлангур, я Дух Познания. Ты мог видеть меня в своих снах и прозрениях, постигая руны, бог О́дин, – в виде золотого дракона.
– Я знаю о тебе, – едва выдавил Старый Хрофт, борясь с настойчивым желанием опуститься на одно колено. – Уже в годы моего изгнания.
