Почесывая широкую бороду, тронутую сединой, Мустафа медленно, отставляя слово от слова, говорил:
- На султана нашего Баязета замахнулся дикий степняк. Прежде не касался нашего султана, нынче полез. Сивас я ему не дам, но мне тут трудно будет. Трудно будет, а не дам.
Кара-Юсуф молчал, ожидая слов от царевича. Сулейман сказал:
- Султан, мой отец, не допустит, чтоб Сивас достался татарским грабителям. Он придет сюда с войском. Выручит! Когда белые бараны осадили Сивас, отец пришел, и Кара-Осман удрал с позором.
- Еле успел! - подтвердил Мустафа.
Кара-Юсуф молчал, в упор глядя на Мустафу.
Снова сказал Мустафа:
- А не успел бы, мы бы его тут на двенадцать кусков разрубили и кинули бы двенадцати волкодавам: ешьте, мол, бешеного волка. Ешьте!
- Теперь Кара-Осман-бей опять под стенами Сиваса.
- Теперь не с прежней своей силой, а всего с тысячью всадников, которых ему Тимур дал.
Кара-Юсуф:
- То и беда, что всадники от Тимура, - они знают, как брать города, немало с ним походили.
- Город крепок! - твердо возразил Мустафа. - Нам не первый раз отбиваться! Царевич с нами останется, султан Баязет скорее к нам придет.
- Мне надо пробираться к отцу. Вести его сюда.
- Он и сам дорогу знает.
- Я уговорю его поспешать.
Мустафа, уткнувшись бородой себе в грудь, опустил между коленями длинные руки в узких голубых рукавах.
Кара-Юсуф осторожно, негромко посоветовал:
- Царевичу надо к отцу. Верней будет.
Мустафа, не шевельнув опущенными руками, усомнился:
- Выйти отсюда уже нелегко.
Кара-Юсуф:
- Попробую его вывести.
Мустафа:
- А ты, бек, тоже?
- А чем я помогу?
- К нашим четырем тысячам с тобой тут отборные две сотни.
- Тимур сюда идет со всей своей силой... Ее у него не менее двухсот тысяч.
Мустафа упрямо сказал:
- А у меня четыре тысячи, но я не уступлю!
Кара-Юсуф:
- Надо решить, как быть. Едва начнет темнеть, попытаемся выйти.
Мустафа, не поднимая руку, тяжело опершись локтями о колени, молчал.
Наконец он повернулся к царевичу:
- Я остаюсь один. Я тут буду один. Но город не отдам. Пусть султан наш это знает. Если решит скрестить ятаганы с Тимуром, пускай спешит. Не захочет трогать Тимура, ему виднее. Сивас не отдам.
И встал:
- До вечера недалеко. Седлайте! Идите.
И, не прощаясь, ушел неслышно по длинному переходу.
Царевич, долго глядя вслед Мустафе, заколебался:
- А сумеем ли уйти?
- Попробуем.
- Пробьемся?
- Нет, людей надо брать немного. Чем меньше нас будет, тем надежнее.
- Не пробиваясь? А как?
- Схитрим. Взглянем, кто кого перехитрит.
- А не подождать ли?
- Надо скорей, пока не подошел сам.
- И значит, сегодня?
- Перед ночной молитвой нас выпустят наружу из города.
- А там темнота. Дорогу не разглядишь.
- Я тут дорожки знаю.
Они шли рядом по узкому переходу.
Ковры оставались на своих местах. Светильники свисали с потолка. Под крышей соседнего дома видны были вялящиеся ломти мяса, красноватые от перца. По крыше прыгала серенькая трясогузка, то вскидывая, то опуская длинный черный хвостик. В небе сгущалась теплая летняя синева. Облачко неподвижно висело ярко-белым комочком. Было удивительно тихо.
Но издали, со стороны базара, слышались негромкие стуки: каменщики, узнав, что к городу подходят враги, торопливо, не щадя рук, спешили поспеть завершить кладку до битвы.
Каменщики завершали купола над базарным рядом, а резчики внизу высекали узоры, обрамлявшие знаки огня и вечности. Узоры в белых камнях, поставленных над арками дверей. Мастера спешили завершить давно задуманную, полюбившуюся им стройку.
Клали крепко, расчетливо, на века. Хотя это было обречено на гибель, как и весь город.
Оно было обречено на гибель в эти дни августа, но они строили это на века.
Оно было обречено, но они спешили вложить в это всю красоту, какую могли себе представить.
Царевич снова спросил:
- Как же нам пройти-то?
Кара-Юсуф, сняв черную шапку, достал из зеленой подкладки небольшую бляху, где багряно-красная медь отливала лиловатым загаром.
- Пайцза.
- Что?
- У монголов, у татар тоже, это проездной знак. Надо поспеть, пока не подошел сам, а эти должны пропустить, им тут предостереженье.
