— Нет, нет, нет.
— Это мой пистолет. — Рэйн делает вид, что дуется.
Затем я снимаю свою рубашку и засовываю ее в отверстие между шлангами.
После чего, перемещаю ее руки так, чтобы она держала вместе и рубашку, и шланги.
— А ты не можешь просто пососать один из них? — спрашивает Рэйн, когда я подвожу байк ближе к грузовику.
— Конечно, если бы я хотел полный рот бензина.
Она закатывает глаза, и это движение делает ее совсем юной. Как и эта гигантская толстовка «Twenty One Pilots».
— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, наклоняя мотоцикл набок, чтобы его бензобак был ниже, чем у грузовика.
— Девятнадцать.
Чушь.
— А тебе? — спрашивает она, когда я засовываю конец длинного шланга в свой бензобак.
— Двадцать два.
Держа байк под правильным углом, я наклоняюсь к грузовику, туда, где Рэйн держит всю конструкцию, и дую в короткий кусок шланга. Рэйн ахает, когда воздух наполняет звук того, как жидкость плещется о дно бензобака.
— Где ты этому научился? — ее глаза округляются, голос хриплый, а рот слегка приоткрыт.
Я начинаю думать о других способах, придать ей такое же выражение лица, когда вспоминаю, что она задала мне вопрос. — YouTube.
— А, ну да, — она смеется. — Интернет не работает всего неделю, а я уже забыла про YouTube.
Между нами повисает неловкое молчание, пока мы вынуждены стоять, каждый держа по шлангу, и ждать пока бензобак заполнится.
Рэйн нарушает тишину и умудряется сделать все еще более неловким.
— Не могу поверить, что у нас осталось всего три дня.
— Говори за себя, — огрызаюсь я.
— А, ну да. — Она хмурит брови, обдумывая мое заявление. — Эй, можно задать тебе вопрос?
Я пожимаю плечами.
— Ты все равно это сделаешь.
— Если грядущее будущее будет таким же ужасным, как все говорят, то почему тогда ты так стараешься выжить? Я имею в виду, вдруг ты окажешься последним человеком на Земле?
— Тогда я буду королем этого гребаного мира, — невозмутимо отвечаю я.
Бак почти полон, поэтому я ставлю мотоцикл прямо, чтобы остановить поток.
Рэйн издает печальный смешок, когда я вытаскиваю шланг и завинчиваю крышку бензобака.
— Да, ты бы стал королем разоренной и разрушенной планеты.
Я пожимаю плечами и опускаю подставку мотоцикла. Я никогда ни с кем не обсуждаю свое дерьмо, но есть что-то в том, как эта девушка внимательно ловит каждое мое слово, поэтому они так легко покидают мой рот.
— Я считаю, что если смогу выжить в этом гребаном апокалипсисе, то тогда все, что я пережил, будет иметь какое-то значение, понимаешь? Например, это докажет, что вместо того, чтобы сломать меня… они сделали меня неуязвимым.
Большие, грустные глаза Рэйн начинают блестеть, и я сразу же жалею о том, что не смог сдержать свой гребаный рот на замке. Мне не нужна ее жалость. Мне нужно, чтобы она слушалась меня. Мне нужны ее ресурсы. И, если быть честным, я бы хотел прямо сейчас нагнуть ее над капотом этого грузовика.
— Они — это кто? — спрашивает она, когда я выдергиваю шланги из ее мертвой хватки и швыряю их в высокую траву.
— Это не имеет значения. — Я поднимаю с земли кобуру и осторожно надеваю обратно на майку. — Главное то, что если я все еще буду жив, а они — нет, то я победил.
— Ну, кем бы они ни были, — Рэйн слегка улыбается, в то время как я встряхиваю рубашку, чтобы выпрямить ее, — надеюсь, они умрут первыми.
У меня вырывается смех, когда я смотрю на ее ангельское лицо. Она тоже начинает смеяться, а затем выхватывает из моих рук мою счастливую рубашку.
— О Боже, неужели ты всерьез собирался надеть это обратно? — Она смеется. Я хватаю другой конец рубашки, пытаясь вырвать у нее из рук, но она вцепилась в нее мертвой хваткой. — Как ты собираешься пережить апокалипсис в рубашке, пропитанной бензином?
— Я что-то не вижу здесь никаких прачечных, а ты? — Я притворяюсь, что наклоняюсь влево и пытаюсь снова выхватить рубашку, она дергается вправо и не отпускает ее.
— Я могу ее постирать.
— Когда твоя мама вернется с работы и впустит тебя?
Лицо Рэйн бледнеет, и она отпускает мою рубашку.
Бл*дь! Я не хотел упоминать о ней.
— Да, — отвечает она, ее глаза теряют фокус и опускаются на мою грудь, — когда моя мама вернется домой.
