«Киношные спецэффекты?»
«Гори, гори, моя звезда!» — несётся из цветомузыкального фонтана.
Она вскакивает на его гранитный барьер.
Где-то рядом по-звериному воет женщина.
Она закрывает глаза и прыгает в воду. Прямо в отражение «фейерверка».
Сколько ни тренируй задержку дыхания, наступает миг, когда судорога, посылаемая из мозга, вернее, его дыхательного центра, заставляет разомкнуть сцепленные губы и зубы.
Она тоже попыталась сделать вдох. Но лёгкие как-будто слиплись. В ушах — мелодичный звон: это вода устремилась во внутренности.
Ничего уже не имело значения. Ничего не имело названия, которое стоило бы произнести.
И всё-таки она вспомнила.
— Иисус! — позвала она, как когда-то учила мать.
Иисус не откликнулся.
Вместо него возник пловец с глянцевым, шоколадным торсом. Не то драйвер — проводник, не то Милко. Знакомая наизусть ладонь (всё-таки Милко!) потянулась к скрюченной в последней схватке кисти. Их пальцы сомкнулись. И он поплыл, увлекая её за собой. Туда, где нет боли. И можно сделать вздох.
Женщина судорожно вдохнула и… проснулась от стука собственного пульса. Ей опять приснился репортаж о кассетных бомбах. Его сделал Милко. «Милосердные ангелы». Так называлась американская операция в Югославии в 1999 году.
Они познакомились в Москве. Две советские Людмилы и болгарин Людмил, которого все называли Милко. Молва приписывала им секс втроём. Враньё! Младшая в троице-Люся, отличалась консервативностью взглядов, присущей девственницам. И всё-таки позволяла снимать себя обнажённой. Людмила Гудкина, единственная девушка из группы фотографов на факультете журналистики, убедила, что у неё «выразительный бюст». Позднее, увидев снимки в иностранном журнале, модель согласилась с этим утверждением. Люся Майко (Люсиль она станет позже) изумлялась непрошибаемому цинизму, с каким будущий фоторепортёр держала себя. И срабатывало же — в том числе и с болгарином Милко! А в него влюбиться — как с горы скатиться, так говаривала Люсина матушка.
Как этот юноша относился к подруге своей возлюбленной, так и осталось загадкой. Если не брать в расчёт, что дал ей прозвище — Люсиль, а перед посещением фестиваля болгарского кино вызвался собственноручно нанести макияж. Вышло карикатурно. Разумеется, на вкус уроженки рабочего посёлка. Люсиль отправилась в ванную — умываться. Это был её второй — после «Серого» — бунт.
Выразительный образ бюста должен был развиваться, а для этого требовалось увеличение либидо модели, поэтому дефлорация Люсиль значилась первым пунктом в планах фотографа. Никто из претендентов с задачей не справился. В общежитии поговаривали, что Милко тоже входил в их число.
…Она откидывает влажные от пота простыни.
Пора появиться солнцу. Её спасение от ночных кошмаров. Через раздвижное панорамное окно женщина выходит встречать небесное светило на террасу, огороженную с двух сторон нишу с плетёными столиком и креслами.
Светло-коричневые горы — в дымке. Дует бриз. Чудится: это трепещут крылья Вселенской гармонии.
Возвращение в номер кладёт конец иллюзии: в голове — привычная мыслемешалка. День обещает хлопоты. Список подарков включает пятнадцать наименований. Но прежде — завтрак. Как хорошо подкреплять силы, отбросив всякие помышления о задании. Оно выполнено! И в последний день она с чистой совестью может посвятить себе.
ЛОББИ ОТЕЛЯ «ПАРАДИЗ»
После смерти матушки от синдрома Альцгеймера Белозерцев фиксирует у себя схожие симптомы и опасается разделить судьбу героев книги «Человек, который принял жену за шляпу» Оливера Сакса.
«Память моя — как дефектная плёнка в советских кинотеатрах: картинка то теряет фокус, то вовсе пропадает».
Не меньшую озабоченность вызывает и «дежавю». Вот и сейчас, стоя у стойки портье и созерцая мочку «Розовой шляпки», он испытывает желание схватить её зубами и потрепать. Как лакомую добычу. Этот кусочек плоти говорит о тайне, что задвинута в дальний угол памяти. И вот теперь… она вылезает в новом одеянии — «дежавю».
«Правда, это и вселяет толику оптимизма: у жертв Альцгеймера — беда иного рода. Как в анекдоте: „А самое приятное — каждый день множество новых знакомств!“».
