— Готово, — удовлетворенно произнес он, — можно не держать. — И вдруг с неожиданной яростью ударил ее. Валя упала.
— Будет знать, сука… Будет знать!
В соседней комнате взвыл закрытый там коккер, почувствовав, что хозяйка в опасности.
Худой распалялся все больше.
— Постойте, не надо! — крикнул Карликов. — Вам деньги нужны? Берите!
И получил удар ногой в лицо.
— Он прав: на хрен она тебе? — заговорил «шкаф». — Нам барахло надо.
— Чтоб знали, фраера! Чтоб чуяли, в чьих они руках! — Худой нехотя отошел от Валентины. Он тяжело дышал.
Валя корчилась на полу. По ее разбитому лицу текли слезы. А Карликов сидел на скамейке и понимал, что бессилен ей помочь. Худой перережет ему горло, ни секунды не задумываясь. Видно, что псих. Карликов чуял их за версту. Нет ничего опаснее блатного психа. Это он понял, сидя в следственном изоляторе.
— Ну, чего, падаль вонючая, теперь поговорим? — Худой подсел к Карликову и взял его за горло, сдавив яблочко. — Гони бабки.
— Берите.
— Где они?
— В кабинете, в письменном столе, в верхнем ящике. Ключи вон там. — Он показал глазами на кухонную полку.
Худой вскоре вернулся и съездил Карликову кулаком по зубам.
— Это что, вонючка?!
Он бросил на стол две пачки тысячных купюр и восемь стодолларовых бумажек.
— Больше нет, — пожал плечами Карликов. — Все деньги в квартиру вбухал. Если хотите, берите холодильник «Самсунг», соневскую видеодвойку, они дорого стоят.
И тотчас получил рукояткой ножа по голове.
— Ты что, уродина, мы же не грузчики! Или ты сейчас же даешь бабки, или мы сначала кромсаем ее, потом гладим тебя утюгом, после спускаем в сортир по кусочкам. Я это могу, недаром меня добрым доктором Айболитом прозвали.
По-блатному доктор Айболит означает — садист. Карликов готов был поверить.
— Понял. В банке из-под крупы наверху ключ от сейфа. Сам сейф в кабинете за деревянной панелью — она отодвигается. Под картиной.
… — Это другое дело. — Худой сгреб деньги в сумку. Карликов знал, что здесь восемь тысяч долларов и пять миллионов рублей. До слез жалко. Сколько труда вложено! Но еще больше жаль коллекцию монет, исчезнувшую в той же сумке. И бриллиантовые серьги жены за тысячу двести долларов. И четыре кольца. И три золотые цепочки, которые купил в Греции…
— Это все? — спросил худой.
— Подчистую пропылесосили, — хмуро ответил Карликов.
— Врешь ведь, гнида. Утюжка захотел.
— Нет больше ничего! Хоть убейте!
— Не разоряйся. Времени на тебя нет. Мне вечером на балет идти.
Худой налепил на рот Карликова пластырь, окинул его взглядом с ног до головы.
— Что с ним делать? Может, пришить? Надежнее будет.
Он не играл на публику, а всерьез думал, как поступить.
— Ты охренел?! — взорвался верзила.
— Слушай, гниль! — Худой присел на корточки рядом с Карликовым, которого перенесли в большую комнату и бросили на пол. — Мы все про тебя знаем, господин Карликов. Вякнешь в ментовку — она тебя не защитит. Сначала мы скормим твоей бабе твоего мопса. Потом скормим тебе твою бабу… Будешь хорошим мальчиком, мы к тебе больше не придем. Ты нас больше не увидишь. Разошлись как в море корабли. Договорились?
Карликов кивнул.
— Ты себе еще наворуешь. Пока.
Карликова и Валю обвязали веревкой, все три телефонных аппарата раздавили башмаками. Закрыли супругов в отделанной резным кафелем ванной со стеклянным потолком. И ушли.
Чтобы освободиться от пут, Карликову понадобилось полчаса. Затем он развязал находившуюся в обмороке жену. Час обрабатывал ее раны и отпаивал успокаивающими. Слава Богу, ничего страшного. У нее разбиты губы, будет синяк под глазом. «Скорую» вызывать нет смысла. Есть свой доктор — осмотрит.
— Они все… они все унесли?.. — стуча зубами по стеклу стакана с водой, выдавила Валя.
— Не бойся, не все…
Действительно, восемнадцать тысяч зеленых остались среди пыльного барахла на антресолях. Самые дорогие монеты тоже там. И книги на месте. Кто в здравом уме на них позарится? Что такое восемь тысяч «зеленых» и несколько побрякушек? Тьфу. Нервы дороже.
— Поз… поз-звони в милицию. — Валя никак не могла успокоиться. Ее била дрожь.
— Нельзя. Они могут прийти снова. Они сумасшедшие.
