– Почему учительница вызывает меня в школу, дорогая?
Лицо моей дочери помрачнело, и она ответила:
– Я не знаю, мама.
На следующий день в обед я отправилась в школу. От учительницы я узнала, что Джорджия потеряла интерес к учебе. Ей стало трудно сосредоточиться, оценки становились все хуже. Она начала болтать на уроках, чего раньше не случалось. Я слушала в полной растерянности. Учительница со смущенным видом спросила, все ли у нас в порядке дома. Я рассказала о Малькольме. Наш сын уже месяц в коме. Мы недавно взяли Джорджию с собой в больницу. Увидев брата, она побледнела и долго ничего не говорила. Наверное, нам не следовало этого делать…
Учительница застыла от удивления.
– Вам нужно было предупредить меня и сразу же поставить в известность директрису! Какое несчастье, мадам, какое ужасное испытание!
– Да, – ответила я, – Вы правы. Я забыла поговорить с вами. Простите. В коллеже Малькольма это приняли так близко к сердцу… Я не подумала, что нужно уведомить вас, школу. Простите.
Понурив голову, я смотрела на свои руки, лежащие на коленях. Прости, моя Джорджия! Прости, что не подумала о тебе, о твоем горе, о твоем страхе! Прости, мой маленький белокурый ангел, моя прелесть! Прости! Мне вдруг до смерти захотелось обнять дочь.
– Я могу повидаться с Джорджией, мадам?
– Да, конечно. Она должна быть в столовой. Идемте, я вас провожу.
В тот день я поняла, что нужно больше внимания уделять Джорджии, поняла, какой обманчивой может быть сдержанность и каким глубоким страдание, даже если тебе всего девять лет. Джорджия страдала так же, как и ее отец, как и я.
«Georgia on my mind».
* * *
– Мадам Райт? Это Лоран.
Наконец-то! Я десять дней ждала этого звонка.
Я вздохнула. Наверное, он услышал этот вздох. И промолчал. Мне сразу все стало ясно.
Я спросила внезапно охрипшим голосом:
– Это не они… Я права?
– Да. Это не они.
Я закрыла глаза. Телефонную трубку я сжимала так сильно, что заболели пальцы. Эндрю с тревогой смотрел на меня.
– Но вы точно уверены? Откуда вы знаете? Как можно быть полностью уверенным?
Мой голос стал повышаться, срываться в крик.
Лоран ответил спокойно, чуть растягивая слова:
– Комиссариат Оранжа послал к ним своих людей. Секреев долго допрашивали. Мои коллеги все проверили. В тот день эти люди не выезжали из Оранжа.
– Но это невозможно! Невозможно!
Рука Эндрю опустилась мне на плечо. Он взял у меня трубку.
– Добрый вечер, это Эндрю Райт.
Это не они. Не Секреи. Теперь нужно все начинать с нуля. Я прошла в кухню, открыла холодную воду и сунула под нее руки. О чем говорят Лоран и Эндрю? Неважно. Это не они. Нужно все начинать сначала. Снова ожидание. Что делать? Ну что мне делать? Я не знала. Вода текла мне на ладони, а я стояла не в силах пошевелиться, устремив взгляд на раковину. Не они. Это были не они…
Хуже этих десяти дней ожидания не было ничего. Десять дней. Десять бессонных ночей. Врач с длинным лицом вызвал нас для разговора. Мы снова оказались в его маленьком кабинете, обстановку которого я уже знала на память. Снова этот ровный голос, этот внимательный взгляд. Врач сказал, что нам нужно быть готовыми ко всему. Нужно быть сильными. Состояние Малькольма не внушает оптимизма. Теперь он мог нам об этом сказать. Мальчик в глубокой коме. Нужно крепиться, крепиться ради нашего сына. Мы слушали его молча. Домой вернулись ошарашенные.
Как только мы переступили через порог, Эндрю обнял меня. Мы оба заплакали. В тот вечер я почувствовала, что моя жизнь мало-помалу разваливается, как подтачиваемый морем утес. Чуть позже, как если бы этого разговора с врачом было недостаточно и кто-то там, наверху, решил добить нас наверняка, позвонила Виолен, адвокатесса. Она решила поставить нас в известность, что в конце июня начинаются судебные каникулы. И даже если водителя, который сбил Малькольма, найдут завтра, дело зависнет до сентября.
Лето. Каникулы. Никто не осмеливался спрашивать, что мы решили с отпуском. Да и какой отпуск? Я вообще перестала понимать, что значит это слово. Отпуск. Мы с Эндрю его даже не обсуждали. Но о Джорджии мы должны побеспокоиться. Завтра – последний день занятий. Не может же наша дочь провести все лето в Париже между больницей и домом! Нужно что-то придумать. Может, помогут мои родители? Или родители Эндрю?
