Фараон считал в высшей степени подозрительным, что мы не поклоняемся его идолам, и он опасался, что здоровые и сильные рабы-евреи в случае войны могут перейти на сторону его врагов.
Незадолго до появления на свет будущего пророка фараон Рамсес II отдал повивальным бабкам негласное распоряжение умерщвлять новорожденных мальчиков-евреев: отчасти потому, что ему были известны предсказания египетских мудрецов, отчасти из-за боязни, что быстрорастущий и крепнущий израильский народ подомнет под себя египтян.
Однако Шифра и Фуа (именно так звали повивальных бабок) ослушались царя Египетского, и ни один еврейский мальчик не был ими убит.
Тогда по приказу фараона женщин доставили во дворец.
— Как вы посмели оставлять еврейских детей в живых? — спросил царь.
— Еврейки не похожи на египтянок, — ответили повивальные бабки. — Они никогда ничем не болеют, здоровы, как кобылы из царских конюшен, и потому не пользуются нашими услугами. Мы готовы тебе помочь, но не знаем, как это сделать.
Рамсесу II пришлось отпустить Фуа и Шифру с миром, но фараон не был уверен в их правдивости и приказал усилить надзор за еврейскими роженицами, а новорожденных мальчиков-евреев топить в реке.
Народ же Израиля осыпал повивальных бабок щедрыми дарами.
Три месяца Иохаведа скрывала Моисея, но, опасаясь, что тот своими громкими криками привлечет внимание ищеек фараона, придумала, как спасти сына.
Кстати, не верьте тем, кто плетет небылицы, рассказывая, будто жена Амрама, завидев приближающихся к ее дому соглядатаев фараона, была так охвачена ужасом, что бросила младенца в горящую печь, сама не сознавая, что делает. После ухода шпионов ребенок якобы был извлечен живым и невредимым, так как Господь погасил печь. Нужно совсем не знать еврейских женщин, чтобы поверить, что хоть одна из них, в каком бы состоянии она ни находилась, способна погубить маленького сына. Напротив, они сами бросятся в пламя ради своего ребенка.
Итак, Иохаведа сплела, просмолила и пустила по реке корзину с ребенком, рассчитывая, что ее заметит Фермуфис, одна из дочерей фараона, имевшая обыкновение купаться в этот час. Вслед за плывущей корзиной по берегу шла двенадцати летняя Мариам.
Надежда матери оправдалась: когда царская дочь увидела младенца, она, призвав на помощь прислужниц, взяла его в руки. Крупный для своего возраста и необычайно красивый мальчик полюбился ей сразу.
Мариам подошла к купальщицам:
— Я знаю хорошую кормилицу для мальчика. Здорова, разумна, послушного нрава.
— А почему ты решила, что я непременно возьму этого мальчика?
— Всем известно, что нет в Египте женщины добрей, чем ты, Фермуфис.
— Надеюсь, это не еврейский мальчик и я не нарушаю волю моего отца. Веди кормилицу, и я буду платить ей деньги. Ребенка нареку именем Моисей[1].
Так, по воле Господа, воспитывали Моисея те самые люди, которые хотели погубить всех еврейских мальчиков, дабы воспрепятствовать его рождению.
Во дворце Фермуфис в это время гостила ее сестра, пораженная проказой, обреченная на муки и страдания. Увидев Фермуфис, держащую на руках младенца, она подошла к ним и, взглянув на ребенка, вздрогнула.
— Что с тобой? — спросила Фермуфис сестру.
— Пусть он положит на меня ручку, — попросила та. — У меня предчувствие, что он излечит мой недуг.
Прокаженная подошла к мальчику и преклонила колено. Моисей дотронулся ручкой до ее лба, и с дочери фараона, как сухие листья, опали куски пораженной недугом кожи. Больная выздоровела.
Фараон, прознав о находке Фермуфис, потребовал ее во дворец с подкидышем.
Показав ребенка отцу, царевна сказала:
— Мне не суждено иметь собственных детей. И я хочу, чтобы этот мальчик, прекрасный обликом и наделенный чудесными способностями, стал моим сыном и твоим наследником.
Мальчик понравился фараону, и он потребовал, чтобы того поднесли поближе, обнял и то ли в шутку, то ли для того, чтобы показать дочери свое расположение, надел на него свою корону. Моисей крепкой ручонкой сорвал ее с головы и швырнул на землю!
— Утопить его! — злобно сверкнул глазами фараон. — Если младенец глумится над символом божественной власти, что будет, когда он вырастет?!
