Первая порция вина получилась "очень удачно". Мы его тут же распродали среди добрых друзей и, приготовив на следующий раз десять пудов изюмного вина, стали ждать Пурима и Песах. В процессе работы я то и дело подзывал меламеда, и тот на месте решал встречающиеся в крупном производстве вопросы.
Во второй раз вино получилось также очень удачным. Я его разделил на крепкое и слабое, получше и похуже. Высшим сортом было "настоящее шампанское". Шло нарасхват.
Недостатка в деньгах у меня уже не было - дорогие братья помогали. Поскольку вино удалось, они меня просто забросали огромными беспроцентными ссудами в сотни рублей - лишь бы работал мой "завод".
И я стал зарабатывать. Дело пошло! Стало веселее, появился доход. Я забыл все свои скитания. Раз есть доход, думал я, мы спасены. И однажды, ясным раним утром идём по улице и читаем на всех столбах и перекрёстках манифест.
В манифесте сказано, что всем евреям, доныне проживающим во внутренних губерниях России, разрешается там жить и далее, и, кроме как по распоряжению Сената, их не имеют права трогать.
Манифест этот нас обрадовал не меньше, чем евреев во времена Мордехая, услышавших о поражении Гамана.
Начались радость и веселье, и для евреев был свет и радость, почёт и уважение. И у меня собрались все мои дорогие братья, и среди них - Липский и ещё несколько студентов, имевших еврейское сердце, и было выпито вволю моего вина -хорошего, очищенного вино, крепкого, как спирт.
Собравшиеся не заставили себя просить. Пили допьяна и радовались, на чём свет стоит.
Липский толкал речи с таким пылом, что мы его стал бросать вверх, пьяно и восторженно. Сбежались все окрестные соседи-христиане, в том числе и околодочный, который как раз проходил мимо и спросил, из-за чего веселье?
Такой дурак этот околодочный - не понимает нашей радости.
Тут Липский открыл рот и объявил ему с пьяным восторгом, что для евреев начались лучшие времена. Манифест там пане околодочный к евреям не цепляться, не трогать пане околодочный, присоединяйтесь к выпивке пане околодочный вот - бутылки вина пане околодочный.
При таком количестве вина стражу порядка не требовалось никакого объяснения. Он только широко открыл рот и лил туда один за другим стаканы крепкого вина.
Компания ещё больше воодушевилась - схватили Липского с околодочным - вино их сравняло - и стали подбрасывать обоих.
Так кутили и пели до самого рассвета, шумели и кричали, и околодочный ушёл очень довольный, с ещё одной бутылкой крепкого вина в кармане. Такая уж у них природа.
Но еврейская радость - очень коротка, а мы, дураки, этого не знали. Мы не знали, что предстоят тёмные, горькие и тяжкие, тяжкие дни - долгие, как еврейское изгнание, которые никогда не сотрутся из памяти. Я, однако, забегаю вперёд, а с бедой нечего спешить: с таким товаром не опоздаешь.
Возвращаюсь к своему вину. Я крепко за него взялся и заготовил товара что-то на добрых несколько сотен рублей. Как я сказал, меня здорово разрекламировали.
На Пурим я продал приличное количество вина, и в предпасхальную неделю оно у меня шло нарасхват - прямо, как вода от мацы. Я увидел, что могу продать в пять раз больше и ещё больше заработать. Но у меня осталось слишком мало времени, чтобы приготовить - на это требовалось пять-шесть недель, и, не имея другого выхода, я почти вдвое повысил цену. Повёл себя, как хороший купец, и никто не торговался - только подавай вино.
И, как я и предвидел, за день до кануна Песах пришли аж от банкира Гурвича за пятью бутылками вина, и мне пришлось выцеживать из бочек последнее - я радостно думал, что у меня в руках - хорошее дело, надёжный заработок, что больше мне не придётся скитаться - почувствовал почву под ногами.
Но вино - себе льётся, а работа на пользу обществу - тоже чего-то стоит. И меня она привлекла в самый разгар заработка.
Реб Гирш Эпштейн часто ко мне приходил и рассказывал об общинных делах - о тех, что он уже переделал и о тех, что в Киеве только предстоят. "Богачи, - говорил он, от души радуясь, - швыряют деньгами. Они дают, сколько их просят, мадам Розенберг не устаёт день и ночь заниматься благотворительностью и добрыми делами. Только сегодня видели, как она едет в двенадцать часов в районе Подола с ящичком для прошений. И реб Израиль Бродский всё больше и больше раздаёт и жертвует. Объявился и новый жертвователь - некий лесоторговец Гальперн, раздающий милостыню сверх меры".