– Наверняка потрясением для вас была и капитуляция Франции?
– Да, конечно, все плакали, когда немцы вошли в Париж.
– Вы были тогда в Париже?
– Я сперва бежала с детьми и с матерью в Бретань, моего мужа мобилизовали. Я жила там довольно спокойно до тех пор, пока немцы не пришли и туда, они объявили, что надо носить «звезду». А я не хотела этого делать, хотела оставаться свободной, уезжать куда хочу и делать что хочу. Пришлось прятаться, ведь я объявила себя в префектуре еврейкой.
– Как долго это продолжалось?
– Эти «звезды» ввели, кажется, в сорок втором. Я пряталась у друзей, потом у одной мужественной и милой дамы в деревне, а потом вернулась сюда, в этот дом, потому что наш консьерж был «в резистанс» – в Сопротивлении.
– Что для вас значила победа над Германией?
– Мы ликовали, радовались, конечно.
– Именно 9 мая 45-го?
– Когда приехал де Голль, я сидела с детьми, но я видела и сама переживала сумасшедшее состояние счастья. Совершенного счастья.
– Ну а то, что победила Россия – эти чувства для вас были какие-то особенные?
– Конечно, это было особое чувство. Оно родилось во мне еще тогда, когда русские отогнали немцев от Сталинграда.
– Какова была ваша реакция на венгерские события 1956 года?
– Это было чудовищно. А сейчас я рада за венгров, считаю, что в прошлом режиме жить было невозможно. Шокировал меня и ввод советских войск в Чехословакию, очень шокировал.
– А ситуация с Афганистаном?
– Тогда казалось, что это будет то же самое, что случилось с американцами во Вьетнаме. Так и было.
Солженицын – абсолютный гигант
– Как вы отнеслись к высылке Солженицына из Советского Союза?
– Я считаю, что это удивительно сильный человек, сумевший пойти против такой могучей державы. Он гигант в моих глазах. Абсолютный. Правда…
– Что «правда»?
– Правда, я слышала, что он будто бы националист, правый, но я не знаю, так ли это. Во всяком случае «Архипелаг ГУЛАГ» – удивительная книга. И еще «Бодался теленок с дубом» – тоже замечательная книга.
– А конец брежневской эпохи для вас был связан со смертью Брежнева?
– Да. И когда его не стало, я вздохнула свободнее.
– Кто ваша дочь? Она живет с вами?
– Она фотограф, делает интересные работы. Помогает мне во всем. Она ни разу не была в России, я смогу ответить на приглашение Союза писателей и приехать в Москву, если со мной поедет дочь.
– Это будет ваша вторая поездка в Россию?
– Нет, совсем нет. Сейчас вспомню. С 1908 года по 1937 не была ни разу. А потом четыре раза приезжала. Последний приезд был лет двадцать пять назад.
– О чем ваш новый роман, который только что вышел у Галлимара?
– Ах, это очень трудно пересказать! Кому-то сказали: ты себя не любишь. И он все спрашивает: кто не любит кого? Мы себя не знаем, кого я могу любить в себе? Но во мне столько разных «я», столько разных людей, что моя личность распадается на большое количество существ. Есть такие, которые себя любят, они как бы смотрят на себя со стороны и строят себе памятник. И вот как мы реагируем на них и как их тоже начинаем любить, обожать. Как Сталина. Роман так и называется: «Ты себя не любишь?» Я рада, что его хорошо приняли.
– А будущий роман уже определен? О чем он?
– Трудно сказать. Все смутно.
– Долговременных творческих планов, как это делают наши классики, вы не строите?
– Нет, конечно, и никогда не строила.
«Премии и награды меня мало волнуют»
– Скажите, как ваши «Золотые плоды» попали к Твардовскому? Мне кажется, что этот роман – «не его», простите за каламбур, роман.
– Вышло так, что «Золотые плоды» получили Интернациональный приз в 64-м году, и все издатели, участвовавшие в этом своеобразном конкурсе, должны были обязательно напечатать книгу на разных языках. «Новый мир» в этом конкурсе не участвовал, но роман перевели, и Александр Твардовский взял его.
– Вы общались с Твардовским?
– В одну из поездок в Москву я побывала на даче у Александра Трифоновича, помню его жену Марию Илларионовну. А здесь, в Париже, однажды с ним и Луи Арагоном мы обедали в ресторане. Вот и все.
– У вас есть желание и дальше издаваться в Советском Союзе?
– Конечно.
– На сколько языков переведены ваши книги?
