Мои Великие старухи - страница 151

Естественно, сразу бросились в глаза книги в шкафах. И еще – портреты самой Инны Леонидовны, сделанные известными московскими художниками. Я насчитал шесть довольно интересных изображений. Из своего архива хозяйка вручила мне в качестве презента публикации 60– 80-х годов, связанные с гонениями на Андрея Синявского и Юлия Даниэля[28]. Кто в теме, тот может понять ценность газетных вырезок прошлых десятилетий, ведь их не найти и в Интернете. Думаю, что при встрече с Марией Васильевной Розановой, вдовой Андрея Донатовича, я вручу ей эти давние публикации. Инна Леонидовна рассказала мне о том, как в 50-е годы она посещала занятия в кружке художественного слова, которые вела в Мерзляковском переулке Елизавета Яковлевна Эфрон – сестра мужа Марины Цветаевой Сергея Эфрона. Конечно, этот мой визит был нужен не только для знакомства с жизнью великого ученого, пусть даже и из первых уст, – меня интересовало, как сама Инна Леонидовна сумела пережить трагические годы сталинских репрессий. Ведь имена, фамилии и заслуги не помогали тогда получить индульгенцию. Я оказался прав.

– Александр Наумович, несмотря на то что был самым молодым в СССР академиком, к тому же награжденным тремя орденами Ленина, тремя Сталинскими премиями и т. д. и т. п., выжил только потому, что был слишком известен в ученом мире. Ведь в 1952 году по распоряжению Сталина большинство членов Еврейского антифашистского комитета были расстреляны, иные получили сроки – спаслись только Илья Эренбург и мой дядя. Поразительно, что дядя остался жив, ведь он дружил с самим Соломоном Михоэлсом.

Скажу, что Александр Наумович спас и меня. После смерти моего папы он полностью взял на себя заботы обо мне. С поразительной пунктуальностью в один и тот же день месяца он посылал нам с мамой деньги на жизнь. Точнее, на выживание. Включая все годы войны.

Вспоминая далекое одесское детство, я вижу перед глазами дядю Шуру, встреча с которым всегда превращалась в праздник. Когда он приезжал из Москвы к нам в Одессу, мы становились другими, чувствуя, что жизнь прекрасна. Жили мы тогда в той же большой старинной квартире на Преображенской, где прошли его детство и юность и где в массивном шкафу стояли экземпляры его первой книги, изданной на средства отца в так называемой коммерческой типографии (нынче все типографии коммерческие), когда автору было всего лишь 24 года. Кстати, замечу, что первой женой моего дяди была знаменитая поэтесса Вера Инбер.

О своем дяде я могу говорить много, но хочу особо отметить, что в нем в очень раннем возрасте, в 5-б лет, уже проявились выдающиеся способности к познанию, анализу. Ученик младшего класса, он уже решал задачи выпускников школы. Все детские и юношеские годы для него были временем учебы, занятий наукой. Доходило до абсурда. Однажды Саша, совсем юноша, бросил страшную, невероятную, апокалипсическую фразу, которую я запомнила с детства, еще ничего не понимая: «Мое любимое время – еврейские погромы, потому что никто в эти часы не мешает мне заниматься наукой».

Скажите, ведь эти слова мог произнести только сумасшедший или и впрямь человек-уникум?

Вот вы просите меня рассказать о Фрумкине. С этим ко мне много раз обращались наши писатели, популяризаторы науки. Поделиться воспоминаниями просили и заинтересованные в подобных публикациях издатели в разных странах. Как могла, я удовлетворяла их просьбы. Одна моя статья о великом ученом опубликована в сборнике, вышедшем в издательстве «Наука».

Не забуду такой факт. Когда Роберт Кеннеди приезжал к Хрущеву в Москву, он попросил организовать ему встречу с академиком Фрумкиным, который, кстати, работал в Америке еще в конце 20-х годов. Этот факт о чем-то говорит…

Февраль 2010