– Живы ли сегодня кто-либо из родственников Филби?
– У Кима была довольно бурная личная жизнь, и сегодня в разных странах живут пятеро его детей. Недавно умерла его родная сестра.
– Вы живете в той же квартире, порог которой переступили много лет назад вместе с Кимом? Извините за любопытство, какими из сохранившихся личных вещей Филби, его подарков вы особенно дорожите?
– Его личный сейф был всегда открытым, но я никогда в него не заглядывала. Когда он умер, я его открыла и, обнаружив там две черных папки, мгновенно поняла, что в них что-то профессиональное, и читать не стала. Позвонила куратору и отдала ему эти папки. Позже друзья корили меня, что совершила большую глупость. Не исключено, что в записях одного из самых закрытых людей страны было много интересного. Правда, должна признаться, из прочих материалов я оставила себе воспоминания Кима о его детстве. Еще одна важная для меня деталь. Свои мемуары Ким начал со слов «Руфина сказала…». Я читала его записи и наслаждалась. У Кима был особый литературный дар. Я довольна, что сохранила кое-какие записи. Иначе они бы также исчезли.
– Вы гордитесь тем, что были рядом с великим Филби?
– Естественно! Даже если бы он не был разведчиком, в моих глазах он был удивительной личностью. Человеком с большой буквы. Я была очень счастлива с Кимом. Сейчас мне даже страшно подумать, что я могла его не встретить.
– Как же все-таки аристократ, англосакс Филби вживался в нелегкий советский быт? Чувства чувствами, любовь любовью, но, простите, вкусно поесть тоже хочется.
– Понимаю вас. Ким привык в Москве к вечному дефициту, его любимым словечком стало «запас». Это меня поражало. Когда мы переехали в эту квартиру в центре Москвы, обнаружили, что тут есть удобная кладовка. И вот «запасливый» Ким вскоре всю ее заставил всевозможными консервами. Дело доходило до того, что часть «запасов» начинала портиться, и я потихоньку выбрасывала на помойку банку за банкой. Помню такой курьезный случай. Однажды ему захотелось отведать сома в томате, и он вскрыл вздутую банку. С ужасом я попыталась отобрать у него «смертоносное яство». Но он его все-таки съел, и я со страхом ждала, что с ним вот-вот что-то случится. Он же надо мной только хихикал. В итоге ничего не случилось. И он известил меня, что сом был очень вкусным и что его желудок способен переваривать гвозди.
– Интересно, после Лондона, Бейрута, многих столиц мира полюбил ли Филби советскую столицу?
– Не только полюбил, но и прекрасно ее узнал. Мне было стыдно, потому что он знал Москву лучше, чем я. Прекрасно ориентируясь, он исходил ее вдоль и поперек. Особенно любил гулять по переулкам. Он даже составил подробную карту московских туалетов. Ведь общественные туалеты в хрущевско-брежневской Москве были редкостью, а когда человек много гуляет, он должен знать все укромные места.
– Последний «серьезный» вопрос: умел ли легендарный советский разведчик по-джеймсбондовски палить из пистолета?
– Нет, стрелять он не умел, у него даже не было пистолета.
2003
В начале 2009 года в Лондоне вышла книга воспоминаний моей героини «Личная жизнь Кима Филби».
Глава 38. Нина Ильюшенко-Родинова: рассказ дочери репрессированного полковника
Телесериал по роману А. Солженицына «В круге первом» растеребил души оставшихся в живых людей, которые пострадали от сталинских репрессий. Прошлое забывается, люди живут нынешним быстротекущим бытием. Не хочется думать, вспоминать тяжелое, трагическое. Но что поделаешь… Разве мог я подумать, что судьба моих близких – мамы и дедушки моей жены точь-в-точь совпадет с судьбами героев книги. Я и раньше слышал разговоры о деде, который пострадал в годы репрессий, но журналистское любопытство спало крепким сном. То, что рядом, иногда кажется недостойным внимания. Но когда шел телефильм, вдруг слились и мое журналистское, и ее, моей тещи, эмоциональное напряжение от увиденного и услышанного. Понимая, что не много осталось в живых людей, которые могут свидетельствовать о том страшном времени, я записал рассказ Нины Семеновны Ильюшенко-Родиновой.
– Многое из того, что я увидела в фильме Глеба Панфилова, удивительным образом совпало с судьбой моего отца Семена Аникеевича Ильюшенко, судьбой моей мамы, а значит, и моей судьбой. Если честно, то, что происходило на экране, я смотрела через силу. Ведь снова и снова я переносилась в те далекие, драматические годы.
