– Молва приписывает вам роман с Маяковским. В это можно поверить. Кстати, думаю, на земле не осталось людей, лично знавших великого поэта.
– И впрямь молва приписывает. На самом деле, как говорится, между нами ничего особенного не было. Да, Владимир Владимирович обращал внимание на красивых девушек, и девушки не могли пройти равнодушно мимо этого высокого, по-своему красивого, остроумного человека. Познакомились мы в Хосте, куда я приехала вместе с сестрой Софьей летом 1929 года и поселилась в санатории, где уже отдыхали балерины Большого театра. Маяковский заходил ко мне, приглашал покататься на лодке. Я не отказывалась, хотя рядом находилась его любовь – Вероника Полонская. Кроме того, поговаривали, что у него был серьезный роман с балериной Ильюшенко. Маяковский мне почему-то запомнился бегающим по берегу в больших черных трусах. Полонская заплывала далеко в море, и Владимир Владимирович волновался за нее, а сам плавал, по-видимому, неважно.
Вообще хостинские воспоминания остались в моей памяти очень яркими. Во многом из-за Маяковского. Ведь о нем невозможно говорить – «был». Он как бы всегда рядом. Прошло более полувека, но те солнечные дни, проведенные в Хосте с Маяковским, для меня – тоже сегодня.
…Хоста – зелено-голубая, залитая светом, молодая трава на главных улицах. Одноэтажные дачки, деревянные домики, и мы – загорелые, неистощимо и беспричинно счастливые. Это ведь первый в жизни выезд к Черному морю, на юг! Веселая таборная жизнь! Совсем юные танцовщицы Ильюшенко и Никитина; на весь Союз уже известный своим дебютом в «Красном маке» загорелый, изящный Асаф Мессерер; Саша Царман, сочетающий искусство балета с искусством фотографии.
Сегодня у нас в гостях Маяковский. Вечером мы идем на его концерт, а пока тащим завернутый в мохнатое полотенце к нам на дачу гигантский арбуз, с треском разламываем его, едим, слушаем Владимира Владимировича и без конца смеемся. Он в ударе, острит, читает стихи…
Саша Царман снимает нас. Мы, меряясь ростом с Владимиром Владимировичем, долго стоим на солнцепеке, ожидая пока щелкнет затвор аппарата…
Владимир Владимирович выступает. Жара. Он на маленькой сценке. Медленно снимает пиджак, потом галстук, вешает на спинку стула, отпивает глоток воды из складного стаканчика. «Елена Михайловна Ильюшенко, – начинает он неожиданно эмоционально, обращаясь к публике, – встретив меня в Сочи, удивилась: „Как, вы собираетесь выступить в Хосте, в этой дыре?“ Я ей ответил, что для меня нет глухой провинции и заштатных мест. Для меня важен слушатель в зале».
Поэт читает. Льются его стихи, чеканятся рифмы – грозные, нежные, острые и беспощадные. Гремит бас Маяковского. Велика власть его над людьми.
В один из следующих дней поэт заезжает за нами из Сочи по дороге в Гагры и везет на свой концерт. Он слегка сосредоточен, но юмор и розыгрыши присутствуют и в этом нашем путешествии. Он покупает целую пачку открыток с моими фотографиями (они продавались в фотосерии артистов кино) и многозначительно и торжественно преподносит их прохожим. По дороге останавливает машину и дарит мои фотографии встречному пастуху. В машине Маяковский, Асаф Мессерер, моя сестра-студентка и я. Владимир Владимирович острит, сравнивая наши глаза – мои и сестры. Ведь я уже снимаюсь в кино, слегка гримируюсь и чувствую себя немножко «звездой». Владимир Владимирович шутит: «У вас глаза в мировом масштабе, у Софочки – в советском, поэтому она мне больше нравится». В компенсацию за обиду дарит мне свою книжку с надписью «Анеличке».
Вечером в Гаграх, как всегда входя в необычайно тесный контакт со зрителями, остря и пререкаясь, он затевает с кем-то, недовольным программой концерта, конфликт. Тот бурчит: «Я деньги за билеты платил, могу выражать свои желания». Владимир Владимирович начинает выворачивать карманы своих брюк и, вытаскивая смятые деньги, протягивает их через рампу.
