Аня схватила канистру, но уже не столь поспешно поднялось на пригорок. Слева темнела гладь озера, за речкой выступали отлогие пласты породы – мнимые пещеры Слепого леса. Ей вспомнилась сказка о Мороке. Все искали не там. Не там. Совсем. Могильник и ей представлялся зловещим местом, Бермудским треугольником в чаще, в частоколе елового питомника. Но нет. Нет. Все это время он маячил цветастым мусором, его захламляли, бездумно маскировали отходами, а потом избегали, сторонясь собственного свинства.
Озеро осталось позади. Среди деревьев встречалась пушистая хвоя. Почва здесь не знала засух, растительность буяла тропиками. Обогнув пещеры с затаенным страхом, что Морок хлынет из логова, вопрошая, о своей личине, она спустилась в ложбину на северо-восточной окраине леса. Среди редких деревьев в кусках целлофана на десяток квадратных метров гнила свалка. Стихийная, но пополняемая ежегодно в обход урн. Аня попятилась от дохлой лисы, откинула ногой пустую пластиковую бутылку. Игнорируя пестрый мусор и трупики сизых птичек, она уставилась на огромное дерево. С виду оно напоминало раскидистый дуб. Но только листва была остролистая, а кора – рыжеватая, влажная, с налетом грибковых оспин. Аня сорвала лист, потерла в руках: запахло полынью, чабрецом, и в горле запершило камфорном душком пижмы. Ни единой соринки у подножия. Вот он – портал, который есть шанс уничтожить. «Цепь» в горах бытового мусора, корнями пронзающая скелеты могрости.
Аня приблизилась к дереву и начала обливать его из канистры бензином. В тишине не перекликались птицы, не гудели назойливо комары. Аня трусила канистрой над выступающими корнями, представляя насколько сумасшедше выглядит. Решила устроить в лесу пожар. Гром уже бил по Сажному. Лесу не сгореть, а вот дереву… Пусть пылает. Лишь бы прервалась связь нечей и могрости.
Бензин маслянисто поблескивал на коре. Аня достала зажигалку, ошеломленная скорым успехом, чиркнула зазубренным колесиком. Вспыхнувший огонек исчез в змеящемся ветерке. Аня вновь чиркнула, но огонь погас. Начинался мелкий дождь. Нервы гудели, палец сгибался, колесико чиркало, – безрезультатно. И тут обоняние уловило запах гари. Тлетворный душок гниения, жалящий страхом кожу. Он поднимался откуда-то из земли, смешиваясь с каплями, сочась буроватым дымом. Вдоль камней проседала почва, трава рвалась под натиском когтистых лап. Слуги неупокоенного племени выбирались на защиту могильника. Безобразные войнуги стряхивали комья грязи, сползаясь в кольцо.
– Так и знал! – крикнул Сыч, двигаясь по ложбине со стороны холма. – Не уймешься?
Сыч заявился без ружья, но ярость внушала ему уверенность. Отступать некуда. Монстров – десятки.
– Где твой брат? – спросил он, минуя кордон тварей.
Аня вскрикнула, бросилась бежать. Удар мощных лап оттолкнул ее, Сыч схватил за волосы, рывком разворачивая, – наотмашь влепил пощечину. От звенящей боли Аня зашаталась, хватаясь за шрам на щеке.
– Ты оглохла?
Следующий удар пришелся в живот.
Она согнулась, упала на колени. Перед глазами потемнело от боли.
– Испортила тут всё! Сука!
Аня сжалась на земле, сквозь обездвиживающие рези отвечая:
– Витя не знает. Я одна. Одна.
Его синие кроссовки мелькали полосами. Аня пыталась приподняться, но Сыч толкнул ее носком, вынуждая бессильно упасть на бок.
– Ему не сбежать! Втемяшь уже. Пусть хоть в монастырь прячется, от такой вины не отмыться никому, – разъярялся, – никому в роду. Она уже в его крови, в его костях. Ты ведь знаешь?
– Это не приговор. Дина…
– Заткнись!
Сыч нервно расхаживал. Войнуги рычали, рыли лапами землю, слизывали бензин. Он прикрикнул на них, выругался:
– Жаль они не жрут людей. Только червей здесь роют. Падальщики. Он оглянулся в сторону холма. – Мы тебя порядочно поискали. – Сыч громко позвал: – Ярмак!
Аня, покачиваясь от тошноты, села. Тело болезненно ломило, она прижимала руку к животу, избегая глубоких вдохов. Из зарослей неспешно появился Ярмак. Он избегал ее мутного взгляда, отряхивая светлую футболку от желтой пыльцы. Ружье болталось за спиной с игрушечной небрежностью. В движениях Ярмака сквозила робость.
