Однако нужно признаться, тем временем я нашел кое-что, что ослабляет желание убить, — нечто более жестокое, сильное, разрушительное.
Марике уехала неделю назад. Так мы условились, ей пора было возвращаться к Дуду подавать пиво, жареную картошку и мидии.
Странные оказались дни, что мы провели с ней в Амстердаме, почти приятные. Я мог бы накуриться до чертиков, чтобы забыть свое положение, но не могу курить, даже сигареты. Я попробовал торт с марихуаной, но потом целый вечер просидел на диване и смотрел в стенку. Решительно, наркотики не для меня. С другой стороны, чтобы не думать, хватало спектаклей. Идея, что я выступаю на сцене голый, искусственно возбужденный, достаточно оскорбительна и не оставляет места ни для каких других мыслей. Даже самых черных.
Поэтому, когда Марике велела мне собирать вещи, потому что мы возвращаемся в Бельгию, я ответил:
— Поезжай, а я ненадолго останусь.
— Имей в виду, денег теперь у тебя достаточно, — ответила она. — Я свою часть не беру, это все тебе.
— Ошибаешься, недостаточно.
— Понятно, это Виржини тебя соблазнила своими рассказами.
Два дня назад после спектакля мы пошли выпить пива с Виржини, массажисткой, и она сказала о других заведениях, где делают особые номера и платят получше. И хоть она не была уже королевой красоты, в подобных местах ее еще брали, и она иногда там выступала, но только иногда, потому что работа там очень тяжелая.
— Да, хотелось бы еще немного отложить на черный день, — согласился я.
Неправда. Не из-за денег мне хотелось остаться в Амстердаме. Просто у меня не было сил вернуться вместе с Марике и жить у нее. Не хватало смелости отвечать на ее желание быть со мной и, в сущности, любить меня. Вы, господин судья, наверное, подумаете, что я неблагодарный, трус, что Марике вернулась к прежней жизни только затем, чтобы мне помочь, и вот как я ей отплатил. Все это я тоже передумал, и даже еще хуже. Но после вашего последнего письма, когда я узнал правду, у меня появилось странное ощущение: когда Марике ласкала меня на сцене, когда дотрагивалась до меня, я чувствовал руки Стеллы. Закрывал глаза и опять видел Стеллу в спальне, и ее движения казались в точности такими же, что и у Марике на этой вертящейся кровати. Стелла притворялась, а я любил. Секрет мастерства прекрасно известен Стелле: быть не тем, что ты есть, — другим человеком в другом месте. И теперь уже я не мог заниматься любовью ни с кем, даже с Марике. От одной мысли меня тошнило. Бедная Марике! Я мог бы продолжать годами трахать ее в порнотеатрах, но заниматься любовью — нет.
Понятное дело, я ничего не сказал ей из того, что было у меня в голове. Только прибавил:
— Еще немножко, немножко денег, а потом обратно.
Думаю, что в этот момент она была страшно огорчена, но такие, как Марике, всегда готовы к ударам. Она предупредила:
— Не забывай, что я тебе сказала: начать не трудно, трудно понять, когда пора уйти. Есть такие заведения, где продают твое унижение.
Как раз такие заведения я и искал.
На следующий день я проводил ее на вокзал и, целуя в последний раз, попросил заботиться о Кандиде.
К полудню отправился на встречу с Виржини, она должна была меня проинструктировать перед выступлением.
Мы уселись за столик в кафе, и она принялась объяснять:
— Сегодня вечером у нас номер с клиенткой, знаешь его?
— Нет.
— Его исполняют только там, где не слишком стремятся оставаться в рамках закона.
По-французски она говорила со страшным бельгийским акцентом.
— В таких заведениях клиенты могут смотреть, но если захотят — речь только о женщинах, — если хотят, могут участвовать в розыгрыше.
— Лотереи?
— В этом роде. Желающие берут у входа номерок и, если их вытянут, идут на сцену.
— И делают стриптиз?
— У нас тут любительским стриптизом занимается приходская самодеятельность. Когда я говорю: идут на сцену, то имею в виду, что они занимаются с нами сексом, вернее, это тебе нужно отыметь клиентку.
— Теперь понятно.
— Номер строится так: мы с тобой выходим на сцену, как в обыкновенном парном выступлении, к примеру, как вы делали с Марике. Но со мной ты только начинаешь. Тем временем достают номера. Зрительница встает и идет на сцену. Мы ждем, вместе ее раздеваем, потом я надеваю тебе презерватив, и пока ты ее имеешь, я ее ласкаю.
