Каждый из школьников за честь почитал ступить в учительскую квартиру. Я был приятно поражен неожиданным приглашением: может, все обернется к лучшему и учитель все же скажет те слова, которых я в глубине души так жаждал.
Господин Будаи усадил меня на табуретку, а сам куда-то исчез. Я с любопытством оглядел уютную, пропахшую сдобным печеньем кухню; она была совсем не похожа на нашу или чью-либо другую в селе. Вокруг царила такая ослепительная чистота и порядок, будто здесь сроду не стряпали и не стирали.
Вернулся учитель и с улыбкой протянул мне большущий ломоть хлеба, намазанный медом. Я горячо отказывался, хотя при виде лакомства у меня слюнки потекли и даже голова закружилась.
— Не ломайся, раз угощают — бери!
Фраза звучала как приказ, и это облегчило мою ситуацию. Покраснев, я пробормотал слова благодарности, взял хлеб и принялся уписывать его с нескрываемой жадностью.
Учитель тоже сел — на табуретку поодаль, достал свой изящный серебряный портсигар и закурил. Некоторое время он наблюдал, как я уплетаю за обе щеки хлеб с медом, а затем заговорил тоном, какого я у него не слышал в классе:
— Все-таки, приятель, в твоем сочинении концы с концами не сходятся. Сам-то ты разве не заметил?
Не переставая жевать, я навострил уши. Такой разговор сулил куда больше, чем масса пустых похвал.
— Тогда слушай меня внимательно. Что ты хотел написать — сказку или как бы подлинную историю?
— Подлинную историю, — ответил я.
— Но ведь вот в чем закавыка: двум воинам не справиться с таким числом врагов — чудеса только в сказках бывают. Ты же писал быль, а не небылицу. Тут, брат, надо смотреть в оба, не то такого понапишешь, что никто не поверит. Сколько бишь турок они поубивали? Триста или четыреста? — Он заливисто рассмеялся, хлопая себя по коленям.
Я слушал его, несколько смущенный, но без какого бы то ни было стыда или обиды. Скорее у меня было такое чувство, будто господин учитель чего-то недопонял в моем рассказе.
— Многовато… многовато будет, — твердил он свое, и тогда я решился возразить ему:
— Зато какие они сильные… И храбрые.
— Кто? Гашпар и его друг?
— Да.
— Тогда, значит, ты все-таки сказку сочинил.
— Нет, господин учитель! В сказках сражаются с драконами, а тут…
Я запнулся, пораженный собственной дерзостью.
— А тут с кем же? — подстегнул он меня вопросом.
— С турками.
Он опять рассмеялся, слегка поперхнувшись сигаретным дымом.
— Где им против мадьярских богатырей выдюжить! Четыре сотни турок не пикнув головы сложили. — Лицо его вдруг посерьезнело, и, глядя куда-то вдаль, он покачал головой. — Эх, брат, если бы оно и впрямь так было!..
Он снова обратил ко мне свой взгляд.
— Ты тоже это имел в виду?
Я радостно кивнул.
— Ну что ж, тогда ты прав. Только ведь в действительности все было совсем иначе.
С угощением я управился, сверкающая чистота кухни вынудила меня утереть рот носовым платком, а не рукавом, как обычно. Задушевный разговор с учителем поднял мне настроение, заставив забыть об унижении, постигшем меня в школе. Значит, все-таки не зря написал я свой рассказ! Мною овладело горделивое спокойствие человека, уверенного в собственной правоте.
— Конец рассказа мне нравится, гораздо больше, — задумчиво произнес учитель. — Правда, все там кончается плохо, зато звучит убедительно.
Я снова насторожился, как охотничий пес, и слушал, затаив дыхание.
— Звучит убедительно, — продолжал учитель, — потому что не похоже на сказку. Можно подумать, будто все так и было на самом деле. Почему он не смог есть за ужином, этот твой другой герой?
Я оробел: мне хотелось ответить получше, как в школе во время опроса.
— Ну… аппетита у него нету.
— Настолько он устал в сражении?
— Не потому…
— Турок стало жалко?
— Нет, — поспешно выпалил я, — просто ему опротивело.
Учитель уставился на меня с таким нескрываемым изумлением, что я вконец смешался.
— О чем это ты? Что ему опротивело?
— Да все это…
Он долго, пытливо изучал меня взглядом, точно видел впервые.
— Понимаешь ли ты, братец, что ты сейчас сказал?
Я отвернулся, не зная, куда деваться от стыда.
— Выходит, твой богатырь не любит сражаться? Чего же тогда он дрался бок о бок с Гашпаром?
