Я спускаюсь на один лестничный пролет, и за мной идет желтая собака. У нее очень острая морда, сходящаяся в точку, почти как на конце путепрокладчика, универсального оружия. Отвинчиваешь компас, служащий набалдашником трости, и там -- острие машинной заточки, поэтому оружием этим можно пользоваться как пикой или стилетом. Ну, а почему не носить с собой просто тяжелую трость и нож? Любопытная собака -- со своей заостренной головой, кажется -- дружелюбна или, по крайней мере, открыто не враждебна.
-- Мы разве не платим за Иэна, чтобы он остался еще на недельку? Ну так где же он, на хуй?
Снова на судне: он стоит за стойкой бара, улыбаясь. Из-под полузатопленного дома выбирается какое-то существо -- коза или серна... ресторан на Аляске с пятидесятифутовыми потолками, дымный и наполовину под землей... Алан Уотсон говорит мне:
-- У тебя что-то не в порядке с глазами.
~~~
В пансионе. У меня было два ключа, один -- с обычной биркой. Я что -должен был оставить его на стойке? Другой -- ключ на большом металлическом кольце. Это от другой комнаты, которую я забронировал, но не воспользовался ею, и меня беспокоит, что за эту комнату тоже придется платить, и я должен буду им сказать, что жить в ней я не намерен, и сдать ключ.
Там -- Иэн, кажется, он очень изменился. Почтителен. Говорит, что восстанавливает разные встречи, которые у нас были, и места, где проходили эти встречи. Он навестит эти места, когда сможет. Мы -- в городе, вроде Нового Орлеана. Сегодня утром -- телефонный звонок от Джея Фридхайма из Нового Орлеана. В моей комнате бардак. Постель не заправлена, ком ватных одеял и покрывал. Одеяла -- розовые. У Иэна комната, смежная с моей.
Это похоже на пишущую машинку, подсоединенную к горлу -- постоянно высасывает из тебя, в тебе это должно быть, а она требует все больше и больше... Клиника... Клиника... Клиника...
Итак, Анатоль Бройяр, вы хотите связаться со мной? Мне кажется, у меня есть полстраницы для сообщения.
Прошу вас, пожалуйста, мистер Берроуз.
Продолжайте, пожалуйста.
Мне сказали, что я буду писать.
Я вас полностью понимаю. Источники?
Не знаю. Голоса у меня в голове.
Когда-нибудь пытались не подчиняться им?
Да. Результаты -- ужасающие: головные боли и невезение. Вы можете мне помочь, Берроуз?
Не знаю. Сделаю все, что в моих силах.
Было что-то очень тревожное в том факте, что человек не проявил никаких чувств. Врач ожидал, что он возобновит свои мольбы, вскочит с места, даже применит насилие. (Врач обладал черным поясом по каратэ, и ему не стоило бояться этого пожилого пациента.) А человек просто сидел безо всякого выражения на лице -- лицо его было пустым, как пустое зеркало.
-- Я сказал, что мне пора уходить, и я запираю кабинет.
Человек кивнул, не двигаясь с места.
Ох, Господи, неужели придется вышвыривать его?
-- Я не возражаю против того, чтобы вы ушли. Как только вы дадите мне рецепт.
-- Послушайте, я же уже вам сказал. Я не собираюсь давать вам рецепт на наркотики. Скажите спасибо, что полицию не вызвал, и выметайтесь отсюда!
Тут врач понял, что мужчина повторил его слова сразу же вслед за ним так, что он запнулся на "отсюда... отс уда..." Прозвучало абсурдно.
Мужчина улыбнулся.
-- Вы -- чревовещатель, доктор? Пародии делаете?
Врач сделал глубокий вдох.
-- Убирайтесь из моего кабинета!
Мужчина подошел к двери. Открыл ее.
-- Вы разве не идете, доктор?
Неожиданно самообладание врача лопнуло. Он шагнул вперед и двинул мужчине в челюсть. Тот упал, точно манекен. Врач быстро его осмотрел.
Боже мой!
Человек был мертв.
Смерть в сновидении всегда двусмысленна. Я часто пытался убить себя во сне, чтобы избежать захвата полицией, но, кажется, ни разу не становился по-настоящему мертвым. Сон тускнеет, когда я на него смотрю. Кто-то намеренно стирает все следы. Кажется, что в том месте, откуда он или она появляются, снов не видят вообще, а если и видят, то об этом не говорят и даже не признаются в этом, точно викторианские матроны.
Из комнаты Иэна в Эгертон-Гарденз плывет слабое холодное неодобрение -- я останавливался там много лет назад после первого апоморфиного лечения у д-ра Дента.
