* * *
Книга в жизни русского человека, пришедшего осваивать сибирские просторы, зачастую занимает едва ли не главное место — она выполняет роль духовного окормителя. Внушительная коллекция рукописных и старопечатных книг средневековой традиции, имевших хождение в Сибири на протяжении нескольких веков, собрана в ГПНТБ СО РАН — сибирской академической библиотеке. Русские люди с XVI века осваивали восточные территории, и при отсутствии священства, в обстоятельствах сурового сибирского бытия оказалось, что книга брала на себя обязанность поддерживать дух человека и разделять его радости и заботы. В связи с этим в сибирских рукописях средневековой традиции часто уделяют особое внимание описанию самого акта чтения. Здесь сибиряки следуют обычаям и приемам древнерусских книжников, хорошо известным по книгам «Измарагд» (греческий драгоценный камень смарагд), «Златая цепь», «Маргарит» (по-гречески — «жемчужины») — литературным сборникам для «душеполезного чтения», многочисленным учительным сборникам. Это превосходные, исполненные в жанре классических аллегорий «этюды» о чтении как абсолютной ценности бытия.
В начале XVIII века составляется в Сибири огромный рукописный фолиант под названием «Цветник», где мы обнаруживаем новый вариант известной в древнерусской книжной традиции аллегории: чтение — рай:
Сладостен убо цветник и рай — много же сладостнее книжное почитание и разум: тамо убо цветы увядающе, зде же — разумения возрастаема, тамо зефир дыша, зде же — духовно прохлаждение; тамо терние заграждающее, зде же — Божий промысл утверждающи; тамо щурове поюще, зде же пророцы воспевающе; тамо — красование от зрения, зде же — польза от прочитания. Рай на единем есть месте — писания же всюду по вселенней. Рай работает временным нуждам — писания же и в зиму и в жатву растят листвие, тяжуще плоды — внимаем убо книжному прочитанию.
Это Слово дает ответ на поставленный в рукописи вопрос: «Что есть существо Писания и что приносит человеку пользу».
В другой рукописи составитель и переписчик, рассуждая на тему «Какая причина того, что все единое Писание читают, а врозь толкуют», дает собственное поучение, в котором создает свою аллегорию чтения как приобщения к Священному Писанию в греховном мире, облеченное к тому же в форму стихов-виршей:
Знанию Святаго Писания несть края,
А Святое Писание много сладчайши рая.
А особенно ныне со слезами нужно тое прочитати
И прелесть Антихристову познавати.
Видите ли како вси на мирскую жизнь прельстились,
Антихристу яко Богу поклонились.
…Аще бы жили со святым согласно,
Тогда бы и Писание нам казалось ясно.
А мы ныне Писание читаем,
Токмо людей поучаем,
А Церковь на части яко звери раздираем.
* * *
Чтение сибиряка прошлых времен, сохранившего средневековый принцип отношения к книге, — это попытка гармонизировать свои отношения и с «миром земным», и с «миром божественных сущностей». А образ этого идеального мироустройства складывается в процессе освоения той культурной традиции, того культурного опыта духовных предшественников, который кумулируется исключительно в книгах.
* * *
Р. говорит: «Я никогда не собирал книг — книги всегда сами ко мне приходили. Вот эти — от моих родителей, вот эта — от сестры, а вот эту мне подарил Пётр Авксентьевич, наш сосед по деревне. Мне часто снятся книги — огромные, мудрые — поскольку мои предки постоянно читали их, без этого у них не мог пройти ни будний, ни тем более праздничный или воскресный день. Лет 30 видел я во сне то, что сегодня вижу наяву у себя на полках: книги, вместившие жизнь и мудрость моих предков — родителей, дедов и прадедов. Их жизни — долгие, трудные, наполненные тяжким каждодневным трудом ‘‘ради хлеба насущного’’— поэтому и книги толстые, тяжелые, многомудрые.
И рядом с этим сном всегда соседствует другой: я плыву по реке — медленно и радостно, и двигаюсь легко, будто нет у моего тела никакой тяжести, нет веса. Восторг охватывает мою душу… Какая-то неземная радость захлестывает все мое существо».
«Боже правый, — думаю я, — да ведь эти сны видели и Лаврентий, один из первых составителей русской летописи, и собиратель Изборника князя Святослава 1076 года! А тут — человек, казалось бы, самых земных устремлений, но имеющий глубокие традиционные корни, осознанные с детства и впоследствии сохраненные, оказывается единомышленником древнерусских книжников!» Образ мудрости, заключенной в книге, с древнейших времен олицетворялся речным потоком — таким же полноводным, бесконечным, держащим на себе человека!
