Усевшись в кресло, Трутнев взял один журнал, и в этот момент в дверях появилась Татьяна с подносом в руках. Поставив его на журнальный столик, она переставила с него бутылку коньяка с коньячными бокалами на стол, но, что еще больше поразило Трутнева, бутылку минеральной воды и фужеры под воду. Видимо, уловив его удивленный взгляд, она повела плечиками, отчего колыхнулась ее грудь.
— Что, товарищ майор, небось думали, что коньяк в этом доме стаканами пьют?
— С чего это ты взяла?
— Да ладно уж, — отмахнулась Татьяна, — я ведь не в обиде. Иной раз к девчонкам придешь, так у них не только фужеров, у них тех же стаканов нет. Из чайных бокалов водку цедят.
Она присела на краешек рядом стоявшего кресла, кивнула Трутневу на бутылку.
— Ну что же это вы, товарищ майор, угощайте даму! Не терпится с вами выпить…
Расслабленный от коньяка и обильной закуски, которую подкладывала на его тарелочку Татьяна, майор-холостяк Сергей Трутнев давно уже не испытывал подобного кайфа, утопая в лучах женской ласки, и никак не мог перейти к тому, ради чего приехал к Марго. Наконец, вздохнул, отваливаясь на спинку кресла, покосился глазом на Татьяну, щеки которой раскраснелись от выпитого, и она уже забывала прикрывать халатиком то и дело обнажающуюся белизну безупречно точеных ног. Оно бы, конечно, забыть бы сейчас обо всем, да отдаться без оглядки этой красивой, зеленоглазой ведьме, но его «звала труба», и Трутнев спросил негромко:
— Давно не виделась с Глушко?
— Что, с Валентиной Ивановной? — изумлению Татьяны, казалось, не будет конца. — Так она же как закрыла свое дело, так и носа больше не показывает на людях.
Под словом «люди» она, судя по всему, имела в виду тот женский контингент, который обслуживал заведения, подобные «массажному» салону мадам Глушко, и Трутнев не смог сдержать усмешки.
— Татьяна!
В его голосе звучала укоризна.
— Чего?
— А того… Крутить не надо.
Татьяна тяжело вздохнула и на этой же ноте произнесла:
— Эх, майор, майор… Так хорошо все начиналось, и так… Далась тебе эта стерва подколодная, пропади она пропадом.
— Работа такая, — развел руками Трутнев.
— А без работы, значит, ко мне уже и зайти нельзя? — в ее словах звучала откровенная горечь.
— Можно и без работы, но в другой раз.
— Ладно, хрен с тобой, — ухмыльнулась Татьяна, беря со столика бутылку и разливая по бокалам коньяк. — Давай, колись. Что там у тебя с этой стервой?
— Давно ее видела?
— Встречаться не встречались, но по телефону общались. Она мне несколько раз звонила.
— Работать у нее предлагала?
— Да.
И это короткое «да» еще раз подтвердило информацию о том, что Валентина Ивановна Глушко осталась преданна своему привычному бизнесу, а ее модельное агентство, с выездом моделей-провинциалок на подиум, чистая липа.
— Отказалась?
— Естественно. Я этого дерьма под ее крышей по самое горло наелась.
— Чего так? Ведь у «Зоси», насколько мне известно, были постоянные клиенты. Причем не бандиты вроде бы, а вполне приличный народ. Политики да вхожие в Кремль чиновники.
— Жестокость, — не вдаваясь в подробности, произнесла Татьяна. — Как что не по ней или, не дай-то бог, не угодила клиенту, а половина из них — импотенты, так сразу же сутки штрафной каморы с водой да хлебом и штрафные очки. Порой даже так случалось, что девочки ей оставались должны, а не она нам.
Все эти откровения относительно мадам Глушко Трутнев слышал впервые и не мог не спросить:
— А вы что же, овечки безропотные? Могли бы и…
Она не дала ему договорить.
— Да а чем ты, майор? Будто сам не знаешь, как обращаются с нами. Ну а если ты к тому же с Украины или, скажем, еще откуда-нибудь…
Потянулась было за бутылкой, однако Трутнев уже держал ее в руке.
— Погодь, не гони лошадей.
— Что, будут еще вопросы?
— Хотелось бы о вашей клиентуре поговорить.
Татьяна удивленно уставилась на Трутнева.
Элитная клиентура публичных домов — это табу для оперов, и заявление майора заставило ее сделать «стойку».
— Ты хочешь сказать, что тебя интересуют те тузы, которые паслись в «Зосе»?
— Считай, что угадала.
— Что, все гамузом или кто-то в отдельности?
— Пока что «кто-то в отдельности».
