Правильно оценив настрой генерала, Трутнев утвердительно кивнул.
— Само собой, товарищ генерал, но сначала неплохо бы и подполковником себя прочувствовать.
— Ишь ты, скром-ня-га, — Яковлев хмыкнул. — Впрочем, тебе видней, а посему и карты в руки.
— Что, начинаем работать по госпоже Глушкo, по ее модельному агентству? — догадался Трутнев.
— И да, и нет. Пока что надо будет вернуться к ее массажному салону и просеять всех ее постоянных клиентов.
Трутнев непонимающе смотрел на начальника МУРа. Зачем, мол, когда и без того «свежачка» по горло.
— Объясняю. По той информации, которой я владею, госпожа Глушко сразу же после открытия своего агентства набрала такие обороты, какие не приснятся ее конкурентам по бизнесу. И это наводит на определенные размышления. Надеюсь, ты понимаешь меня?
— Так точно.
— В таком случае, пройдись по клиентуре массажного салона нашей Валентины Ивановны и особое внимание при этом — к чиновникам крупного калибра и так называемым публичным политикам, то есть, также влиятельным людям, которым есть чего бояться, окажись они вдруг в щекотливо-пикантном положении.
— То есть, связь с несовершеннолетними проститутками или что-то вроде того?
— Догадливый майор, — усмехнулся Яковлев. — Значит, быть тебе и полковником, и подполковником, надеюсь, что и генералом.
Трутнев хотел было добавить, если он, конечно, не сломает себе шею на каком-нибудь из подобных чиновников или тех же политиков, у которых прямая связь с его родным министерством, однако решил за лучшее промолчать. Как любят говорить в МУРе, кто не рискует, тот не обедает с коньяком.
— Ну, а чтобы облегчить тебе задание, даю наводку. Особый упор в поиске делай на Серафимах и прочих любителях сладенького с подобными именами. Надеюсь, теперь все понятно?
— Так точно!
— Тогда все, свободен.
Размышляя о том, с чего бы это вдруг Чистильщику понадобилось охотиться за овдовевшей Мариной, и придя к выводу, что этот зверь не успокоится до тех пор, пока не выбьет из нее всю, возможно, известную ей информацию о готовящейся статье по московским модельным агентствам, среди которых особо почетное место должна занимать «Прима» мадам Глушко, и уже начиная откровенно беспокоиться за ее жизнь, Агеев проводил ее до автобуса, в котором уже сидели особо близкие друзья и родственники Игоря. Совершенно измотанная той толчеей и нервотрепкой, которая предшествовала похоронам, совершенно измочаленная и опустошенная, она вяло опиралась на его руку, но глаза ее были сухими. Будто выплакала все, что можно было выплакать, и теперь ее душа заполнялась тоскующей опустошенностью.
Боялся ли он злых языков, которые могли бы превратно истолковать его заботу о Марине? Вряд ли. Он был представлен, как близкий друг семьи Фокиных, ставший телохранителем Марины, к тому же только полному идиоту могло взбрести в голову, что этот мужик мог представлять для красавицы-актрисы какой-либо интерес и, тем более, быть ее любовником. Ну а то, что он все время находится при вдове и она не отпускает его руку, так что с того — телохранитель он и в Африке телохранитель. Тем более, друг семьи.
Догадываясь о состоянии Марины, Агеев хотел было спросить, плохо ли ей сейчас, однако вовремя сообразив, что этим вопросом он только усугубит ее состояние, произнес негромко:
— Я… я бы не хотел оставаться на поминках.
— Да, конечно… я понимаю.
— Скажи им что-нибудь про меня.
Он имел в виду ее друзей-актеров и коллег Фокина.
— Да, конечно.
Агеев помолчал и также негромко спросил:
— Может, приехать за тобой?
— Нет, не надо. Ребята отвезут меня до дома, и со мной останется тетка Игоря. Так что, езжай спокойно.
— Хорошо. Но только помни: никому не открывать и, тем более, не выходить на улицу!
— Конечно. О чем ты!
Марина потянулась было к Агееву, будто хотела провести ладошкой по его щеке, но тут же словно очнулась и, понуро сгорбившись, поднялась в автобус.
Сергей Трутнев не был бы майором Трутневым, если бы не создал в свое время ту колоду «оперативных источников», опираясь на которую, можно было дослужиться не только до полковника, но и до генерала. И когда Владимир Михайлович Яковлев запрягал его в старые сани по массажному салону мадам Глушко, Трутнев уже прокручивал мысленно «планчик» чеса, на котором можно было не только подпортить себе карьеру, но и голову сломать.
