— Слушай, брателло, не выручишь страдальца?
— Чего еще надо? — хмуро отозвался Ткачев, покосившись на невысокого, крепко сложенного мужика в камуфляжной форме, которому на вид можно было дать и сорок, и пятьдесят лет сразу. — Ежели денег, то у самого едва на бутылку наскребется.
— Да на хрена мне твои бабки сдались! — искренне возмутился Агеев. — Я сам только что получку получил.
— Так это… — в слезливо-потускневших глазах Ткачева мелькнули живые искорки, и он уже с нескрываемым интересом уставился на клоуна, у которого в карманах полно деньжат, а он изнывает от тоски, ломая из себя страдальца. — Чем помочь-то?
— Да понимаешь ли… — замялся Агеев, — тут такая хренотень… Короче, не поспособствуешь бутылку распить?
— На двоих, что ли, сброситься?
— Зачем же сбрасываться? — обиделся Агеев. — Считай, что я плачу, я и угощаю.
В слезливых глазах Ткачева отобразилось нечто непонятное, и он с хрипотцой в голосе пробурчал:
— Не понимаю.
— Да хрен ли тут понимать! — заторопился Агеев. — Как говорится, наливай да пей. Говорю же тебе, у меня сегодня получка была, и я боюсь, что до жены ее не донесу, если сейчас бутылку возьму. Чекушек-то здесь нет, а на двоих бутылку даже мараться никто не хочет.
— Само собой, — понимающе отозвался Ткачев, — но только что с того?
— Так вот я и твержу тебе: я щас бутылец возьму, и мы с тобой раздавим его на двоих. Врубаешься?
Судя по выражению явно оживших глаз, заблестевших радостным светом, о подобной удаче Ткачев даже помышлять не мог, и он, сглотнув слюну, утвердительно кивнул.
— Считай, что я уже выручил тебя. — И тут же: — Бутылку-то уже взял?
— Да нет пока что.
— Тогда бабки давай. Мы это дельце быстро разрулим.
В нем появилась радостная суетливость алкоголика, почувствовавшего запах халявной выпивки, и он тут же уточнил:
— Дешевую брать или ту, что на витрине?
Агеев пожал широченными плечами.
— На твое усмотрение.
— В таком абзаце, дешевую. Один хрен, из одной бочки разливают.
В его словах сквозила житейская мудрость, с которой не мог не согласиться Агеев.
— Вот и я так же думаю.
Вручив Ткачеву новенький стольник и сообщив ему, что он сам возьмет «что-нибудь зажевать», Агеев проводил глазами явно повеселевшего, нырнувшего к прилавку Ткачева, и направился в гастрономический отдел. Хоть и мог выпить немало, но глотать из горлышка паленую водку да не закусить при этом… Как говорится, здоровье дороже.
Распивали прямо за углом магазина в скверике, под завистливые взгляды тусующихся неподалеку алкашей, разделив по-братски двести грамм ливерной колбасы и батон белого хлеба.
— Ты как, сразу свое на грудь возьмешь или по чуть-чуть? — поинтересовался Ткачев, скручивая с бутылки пробку.
— Можно было бы, конечно, и сразу, — засомневался в своих способностях Агеев, — но боюсь душа не примет.
— Что, перебрал малек? — посочувствовал ему Ткачев.
— Было маленько.
— Тогда давай по бульке. Жена-то, надеюсь, не бросится по кустам искать?
— Исключено. Она у меня полную дрессировку прошла.
— Тогда давай за знакомство, — прицеливаясь к бутылке, произнес Ткачев. — Не каждый день хорошего человека на улице встретишь. Тебя, кстати, как звать-величать?
— Филипп.
— Ну а меня Михаилом. Так что будем знакомы. Бывай! — пробормотал он, принимая из рук Агеева бутылку, и отмерив ногтем на стекле ему одному ведомую черту, присосался к горлышку губами…
Прикончив бутылку с паленой водкой, которая, как сумел заметить Агеев, ничем не отличалась от акцизной, и покалякав о том о сем, явно оживший Ткачев покосился на пустую тару, сиротливо покоившуюся под ногами, перевел взгляд на надломленный батон, поверх которого лежал шмат ливерной колбасы, и обреченно вздохнул. Мол, и жизнь вроде бы налаживается, да и закуси осталось столько, что на два литра хватит, а тут… Более красноречивых вздохов не бывает, и Агеев не заставил себя ждать.
— Оно, конечно, — философски заметил он. — Однако на двоих, что звездочка младшего лейтенанта милиции — непременно тянешься за второй. И тот, кто ее не получил…
— Слушай, вот и я о том, — моментально подхватился Ткачев. — Одна — ни то ни се. И если бы еще по чуть-чуть…
