Странность была в другом, для знающих, конечно.
К алтарю невеста пришла с заметным животом, а рядом с нею стояли по левую руку сын, юный дружинник великокняжеской дружины, напоминающий старикам обликом и повадками князя Олега Ивановича в юности, и востроглазая девчушка, Машутка, успевшая стать за лето любимицей и боярыни Арины, и дворни, и даже самого великого князя. Подружкой же невесты по настоянию Олега Ивановича стала великая княгиня Ефросинья, непривычно сумрачная и неулыбчивая. Второй подружкой была сестра боярыни Арины, гордая Милославиха, жена старшего сына удельного князя. Сам старик на пиру отсутствовал, ибо пребывал в опале за поспешный переход на сторону Пронских после поражения на Скорнищевом поле. По правую руку жениха стояли дружки: сам великий князь и боярин, молодой Кореев.
Вот такая была свадьба. Было о чём посудачить переяславцам и гостям из других городов и земель.
Почти пять лет со времени Московско-Пронского нашествия прошли без особых потрясений.
Правда, налетали разбойные отряды ордынцев, но им давали отпор. В1373 году один такой налёт отразили не сразу, татарам удалось подойти к самому Переяславлю и сжечь посады. Но обошлось.
Олег Иванович замечал, как за относительно спокойные годы разительно изменилась придворная жизнь.
Откуда-то при дворе появилось множество новых людей, всё больше молодых, нахрапистых, языкатых, не шибко образованных, зато опытных в придворном деле.
Непонятно кто — или пострадавший и выпустивший из рук бразды правления дворский, или столь же старый тысяцкий, нуждающийся в помощниках, — наделил их и громкими должностями, и ощутимой толикой власти. Возможно, сам Олег Иванович, не вдумываясь, соглашался. Появились у него стольники и чашники, конюшие и сокольничие и целый сонм отроков, юных, пригожих, красиво одетых, готовых со всех ног броситься выполнять желание князя.
Васята по своему характеру и не думал толкаться в этой толпе искательных, льстивых, жадных до милостей придворных. Его вполне устраивала спокойная жизнь в кругу обретённой семьи. Прежде он и представить себе не мог, сколько радости принесёт ему отцовство: кроме Машеньки, которую он полюбил как родную, подрастал сын, родной сын, его и Дарьин!
Но Даша, вернее, Дарья Ильинична, как теперь величали боярыню, жену Василия Михайловича, смотрела на всё иначе.
Что-то особенное было в этой женщине. Она словно на лету хватала всё, не случайно в далёкие годы, будучи любовницей князя, сумела быстро обучиться мудреной игре в шахматы. Теперь она столь же стремительно стала познавать тайны соколиной охоты, любимого занятия и Олега Ивановича, и княгини Ефросиньи, и Васяты, и Кореева. Несколько раз Олег Иванович ловил себя на том, что поглядывает на статную боярыню, ловко сидящую в седле с соколом на левой руке.
И думал: вот же напасть какая, рядом молодая, на десять лет моложе боярыни жена, красавица, умница, мать его детей, а он глядит на жену друга!
Олег Иванович перед собой оправдывался: внимание к жене друга от того, что она мать его сына, выросшего умным, красивым, замечательным, успешным во всех воинских потехах. Мать сына, пусть и незаконнорождённого, имеет право на внимание. Что в том плохого?
Васята, простая душа, особому вниманию великого князя к Дарье радовался, способствовал по мере сил вовлечению её в круг придворных забав.
Как-то раз Олег Иванович на охоте оказался рядом с Дарьей. Черт, видно, попутал: князь стал осторожно подводить весёлый, лёгкий разговор к прошлому, а помнит ли она далёкие времени их юности. Говорил, нащупывая тропинки в её памяти, а сам себя мысленно упрекал — ведь жена ближайшего друга!
И вдруг, как ушат холодной воды, на него обрушился такой страстный рассказ о проснувшейся великой любви к Васяте, что, поражённый, он даже не обиделся на её непонимание, а может, и нежелание уловить то, что скрывалось за воспоминаниями.
Ну и к лучшему, уговаривал он себя, скрывая ревность к Васяте, сумевшему пробудить такую любовь.
Обиженный, удивлённый, виноватый, он не уловил, когда рассказ Дарьи о любви к мужу незаметно перешёл в упрёк, а затем и в просьбу:
