Много на земле дорог - страница 93

Надя от дверей наблюдает за слушателями. Вначале им просто занятно видеть своих товарищей не у машин, а на сцене.

— Василиса-то! Василиса! Как заправская артистка! — слышатся голоса.

В сценке изобличаются грубость, невоспитанность. Василиса и баянист поют частушки, и за каждой из них скрыт либо факт, либо фамилия. Кое-кто в зале примолк. Вдруг всенародно назовут?

Зрители вполголоса обмениваются мнениями.

Под бурные аплодисменты занавес закрылся, и в освещенном кругу появилась Клеопатра. Она протягивает вперед руку, останавливая аплодисменты. В зале водворяется тишина. Клеопатра говорит:

— …Вот так, к сожалению, бывает. И мы спокойно проходим мимо этого. Вспомните!

Свет постепенно меркнет. Клеопатра исчезает в темноте. Свет зажигается снова, и вдруг в зале поднимается Иван.

— Здесь, конечно, не место для выступлений. Это не собрание, но, может быть, вы мне позволите пару слов сказать? — обращается он к залу.

Зрители недоумевают: что это? Продолжение инсценировки?

— Говори! Слушаем! — кричат они.

У Нади от радости бьется сердце. Она вся подается вперед и боится пропустить хоть одно слово. Иван говорит:

— Вот я скажу, что от девушки очень многое зависит, У нас на полигоне, например, вечная брань стояла. А появилась мастер Надя Молчанова, попробовали и при ней так же — не позволила. И теперь никто не смеет грубое слово сказать.

— Что верно, то верно! — поддержал Ивана старый мастер арматурного цеха. — Женщина во все века человеческий род облагораживала. От нее многое зависит — как поставит себя, так и относиться к ней будут.

Потом на сцену выходят новые артисты. Трое всклокоченных, небрежно одетых парней изображают сценку на полигоне в день получки. Артистов провожают шумными хлопками.

Потом снова выходят Василиса и баянист. Они исполняют песенку о лучших людях завода. Слава занимает в песенке главное место. Он сидит вспотевший, красный.

Чем дальше продолжается вечер, тем горячее отзывается зал.

Хор, струнный оркестр, арии из опер — и все, все в исполнении заводских товарищей.

Когда кончилась художественная часть, Надя бросилась искать Костю.

Он стоял один у окна, в скромной солдатской форме, и с интересом разглядывал заводской народ. По его оживленному лицу чувствовалось, что ему не было скучно.

Можно было веселиться в клубе до полуночи: танцевать, играть в почту, петь хором, принимать участие в различных аттракционах. Но Косте надо было уезжать.

Надя пошла провожать его. Они вышли в вестибюль, и тот, кто видел их, подумал или сказал соседу: «Вот и Надя обрела счастье. Как светится ее лицо!»

С болью в сердце подумал об этом и Слава. В тот момент, когда Надя и Костя пересекали зал, он танцевал с Клеопатрой вальс.

— У нее эта любовь со школьной скамьи, — сказала Клеопатра, заметив взгляд Славы.

А Надя была действительно счастлива. Они с Костей быстро шли под руку по освещенным московским улицам, шумным и тесным от обилия машин и потока людей. Они шли по широким тротуарам, и черные контуры многоэтажных домов сбоку загораживали ясное темное небо, усеянное мерцающими звездами.

И снова весна. Бессчетная весна на земле… Теплый ветер треплет молодые, липкие листочки. В зарослях леса еще сыро, пахнет неповторимым запахом земли и прелых листьев. Кое-где под плотным покровом хвои, осыпавшейся зимой, еще лежит хрупкий, ноздреватый снег, обледенелый и потерявший белизну.

А хлопотливые ласточки уже лепят гнезда под крышами домов, неугомонно снуют в розоватом мареве взад-вперед с пушинками и соломинками в клюве.

Смотрю на них и дивлюсь, прошлой весной, покинув гнезда, они улетели в неведомую даль. И вот, преодолев бескрайние просторы, переборов встречные ветры и бури, вернулись на родину…

Вернулись с окрепшими крыльями, чтобы строить новые гнезда, скользить в голубом поднебесье, выводить новых птенцов. И лишь те из них не вернулись, погибли, которые сбились с пути, оторвались от стаи.

И невольно думается: сколько же разных путей разметалось по белому свету, сколько дорог подстерегает каждого, кто начинает свое шествие в будущее!

1960–1961 гг.