Но Дэйву и Джонни пора идти. Да, худо, что ночью подморозило.
Для стрижки плохо, не повезло мистеру Эндерсону.
Да, совсем плохо.
Нет, в лавке ему ничего не надо. Когда Джерри приедет со своей тележкой, он, кроме плуга, еще кой-чего подвезет.
И когда они переходят мост там, где речка круто сворачивает, Джонни говорит — а ведь Рэнджи еще и двадцати одного не исполнилось. Я его помню просто маорийским мальчонкой. Он часто играл с Седриком.
Тут им стало полегче идти, потому что от моста дорога поднялась на плоскогорье, под ногами голая пемза, и как только они сюда поднялись, вид опять переменился. По левую руку все еще тянется долина, в нее вклинились отроги склона и сходят на нет, скрываются в болоте, лежащем ниже дороги. Это и есть земля семейства Поруа, говорит Джонни. Тут уцелели только немногие клочки леса; остальное когда-то было расчищено и засеяно травой, но потом сызнова заросло папоротником и пахучим низкорослым «чайным деревом» — манукой; а теперь кое-где пробился и молодой лесок; лишь изредка, где почва получше, еще удержалась трава. Но по другую сторону дороги простирается пемзовое плоскогорье, глубоко внизу на нем местами проглядывает речка; там и сям пятнышками белеют овцы Макгрегора, но плоскогорье стелется как раз на уровне человеческого роста, и трудно определить, какие овцы пасутся по эту сторону речки, а какие — по другую. А бок долины за плоскогорьем много дальше и опускается ниже.
Солнце уже поднялось высоко, разогрело белую пемзу, и на дороге стало очень жарко. Далеко впереди над горами сошлись гурьбой несколько облаков и, кажется, замерли на месте, а все небо голубое, но с каким-то жестким белесоватым оттенком, он сулит попозже днем настоящее пекло. Воздух каменно неподвижен, и почему-то каждый раз удивляешься, когда вдруг обдаст сильным, жарким, пряным ароматом чайного дерева.
— Тебе разве не приятней в наших краях, чем служить в городе? — спрашивает Джонни.
— В такой день приятней,— отвечает Дэйв.
— А какая у тебя была работа в городе?
— Я же тебе говорил, Джонни. Я служил в конторе.
— Да, верно. Надо думать, Рэнджи не захворал бы, живи он за городом, на свежем воздухе,— замечает Джонни. И продолжает: — А ты бывал когда в этих миссиях?
— Боже упаси! И не думал! — отвечает Дэйв.
И Джонни, помедлив, спрашивает:
— А что ты делал после работы?
— Ну… читал книги,— отвечает Дэйв.
— А ты читал «Багряных всадников»?
— «Не засиживайся на месте, Ласситер»,— с усмешкой цитирует Дэйв.
Джонни отводит глаза и опять улыбается. Ему нравится эта книжка, даже очень, он столько раз ее перечитывал. А Дэйв читал продолжение?
— Нет, не читал. Понимаешь, Джонни, я больше читал старые книги.
— Вроде Библии? — говорит Джонни.
— Ну да, пожалуй,— говорит Дэйв.— Но Библии я еще мальчишкой начитался. Это вроде как тебе рис надоел, Джонни. Я ею сыт по горло.
И Джонни спрашивает: — Так ты что ж, все свободное время читал старые книги?
— Нет. Нет, не все время. Я много ходил по улицам. Понимаешь, просто глядел, что делается вокруг.
И опять Джонни отозвался не сразу — ну, на улицах много чего делается.
И теперь уже Дэйва почему-то потянуло искоса поглядеть на Джонни.
Но Джонни опять изучает список. Даже удивительно, говорит он, на ферме вроде кормишься от земли, а все равно сколько приходится покупать съестного.
— Молоко, масло, яйца, мясо, овощи,— говорит Дэйв.— По-моему, можно бы этим и обойтись.
— И еще всякие фрукты,— говорит Джонни.— И угри из ручья.— Подумал минуту-другую и прибавил: — Грибы. И можно держать свиней.
— Или охотиться на них,— говорит Дэйв.
— Да, верно. Вот маори же охотятся. И еще водятся кролики. И козы. И мед, утки, индюшки, и можно растить пшеницу и печь хлеб. И в речке живут маленькие рачки.
— Коура? Ползуны? Ими сыт не будешь,— говорит Дэйв.
— А знаешь что? — говорит Джонни.— У нас дома отродясь ничего своего не ели, матери всякую мелочь приходилось покупать в лавке. Это было в Лондоне. Мы жили в Бетнел-Грин. Есть такое место в Лондоне.
— Знаю,— сказал Дэйв.— Мои тоже перебрались из тех мест, только очень давно.
И тут невдалеке они увидали Джерри, он шагал за лошадью и тележкой, сразу бросилась в глаза его желтая с голубым футболка. И когда подошел поближе, стало слышно — он распевает «Нет, нет, ни за что на свете», слова выговаривает отчетливо, но мотив перекроил на свой лад, до неузнаваемости.
