С чего она это взяла, спросил Генри.
Ну, он же богач, был ответ.
Какое там богатство, кто ей это сказал?
— Кто сильно набожный, все богатые,— заявляет она,— уж это известно. Мой папка всегда говорит, у кого много денег, тот религией прикрывается.
И Генри опять засмеялся (в ответ на такую ерунду лучше всего просто посмеяться, да ведь и правда смешно), и удивился тоже — до чего невежественны бывают люди и откуда у них такие завиральные мысли. Но и приятно сознавать, что он понимает куда больше и может ей многое растолковать.
— Послушай,— говорит он,— послушай…
И она слушает. Никуда не денешься, и, в конце-то концов, делать все равно нечего.
Да, говорит она, очень у тебя складно выходит, а только мой папка всегда говорит — на свете половина народу не знает, как другие живут.
И, очень довольный собой, своей сообразительностью, он выпалил:
— Да, конечно, но ведь я как раз и стараюсь тебе все объяснить.
И пришлось ей задуматься, но под конец она сказала:
— Думаешь, ты больно умный, да? А разве у твоего отца не свой дом, да какой большой? Разве ему приходится платить за квартиру?
— Нет, зато он платит налоги.
На это ей нечего было возразить, и он стал доказывать дальше: без богатых нельзя обойтись. Ведь они дают другим людям работу, верно?
И она сказала, что, может, оно и так, но если спросить ее отца, он уж наверняка сказал бы совсем другое.
И Генри, твердо уверенный в своей правоте, мог бы спросить — а что бы он сказал? Но в таких случаях изредка стоит и промолчать — пускай она думает, будто в свой черед одержала верх. Не годится всякий раз выставлять себя умником. Притом забавно посмеяться про себя над иными промахами девчонки, которая даже среднюю школу не кончила, путает слова «налоговый» и «наложенный» платеж, а французский девиз Ордена Подвязки: Honni soit qui mal y pense [5] принимает за латынь — мол, мертвый язык. Это ей, видите ли, ее папаша сказал, не угодно ли, как же может такой человек судить о тех, кто владеет собственностью, о деньгах и образовании? Да он же всю жизнь только и делал, что доил коров на клочке арендованной земли где-то за городом.
Из разговоров с девчонкой Генри много чего узнал об этой их несчастной ферме. Ведь это ее родной дом, а потому всякая малость интересна, всегда хочется послушать. У девчонки есть отец с матерью, два старших брата и три младшие сестренки. Отец и парни встают затемно и принимаются доить коров, но скоро братьям надо уже разносить молоко, и тогда мама идет и помогает отцу закончить дойку, а сыновьям к тому времени, когда они возвращаются домой, она уже приготовила завтрак. Потом они запрягают лошадь и развозят остальное молоко. Когда с дойкой покончено, мать оставляет отца прибрать в коровнике, готовит завтрак для всех остальных и кричит младшим, что пора вставать. На девчонке забота о меньших сестрах — чтоб умылись и оделись как полагается и собрались в школу. После завтрака надо помочь матери перемыть посуду и сделать еще кое-что по дому, и только после этого она идет на службу.
Да, Генри очень ясно представлял себе эту картину. Потому что это была часть девчонкиной жизни. А девчонка, похоже, стала частью его жизни, и порой он чувствовал, что и сам входит в эту картину. Он знал, где их ферма — за лугом, при скаковых конюшнях. Вспоминалось — однажды учительница начальных классов повела ребят в рощицу, что была позади луга. Они собирали разные растения и узнавали их названия и названия деревьев, отыскивали кузнечиков и гусениц и слушали птиц, а потом надо было написать сочинение «Что я видел в лесу». Они тогда прошли через всю рощицу, и там была ограда, по ту сторону — болото с кочками, где квакали лягушки, и выгон, там паслись коровы, а за выгоном виднелись дом и хлев. Возле дома вертелась малышня и какой-то человек колол дрова, судя по звуку, разрубал большое бревно. Видно было, как он высоко вскидывает топор и с маху опускает, но звук доносился только тогда, когда топор уже снова взлетал над головой. Странно глухой далекий удар. Они заметили это и всем классом стояли и смотрели и повторяли — смотрите! слышите? — наконец один мальчик спросил, почему удар топора слышно не сразу, и учительница объяснила. Ну, и теперь оказывается, похоже, тот человек был девчонкин отец, наверно, Генри никогда не видел его ближе (а если и встречал, так не знал, кто это), но хорошо запомнил, потому что в тот раз выяснилось, что звук до тебя доносится не сразу. И еще, хотя девчонка не знала в точности, но среди детишек, которые там бегали, наверно, была и она. И теперь, спустя столько лет, почему-то обоим приятно так думать, и вспоминать, и говорить про это.
