– Вообще-то профессиональный киллер стоит дороже, – заметила я.
– Вот именно! – подхватил Россошанский. – Теперь вы понимаете, что все это было просто так?
– Но и Лукашенок не профессионал, – тут же возразила я. – Для него тысяча долларов – деньги просто запредельные, о них он только мечтать может. И за эту сумму готов пойти на что угодно – я не раз встречалась с наркоманами, да и с этим Сергеем успела познакомиться. И у меня не сложилось впечатление, что он врет.
– Наркоман, значит, какой-то не врет, а я вру, да? – запальчиво, по-мальчишески воскликнул Россошанский.
– Я думаю, что пришло время для очной ставки, – твердо заявила я и взялась за трубку телефона.
– Да ради бога! – махнул рукой Россошанский. – Я рассказал всю правду, мне бояться нечего.
При этих словах он, видимо, вспомнил о том, что сделал с Вероникой, потому что опустил голову и мрачно затеребил пуговицу на полурасстегнутой дорогой рубашке. Потом он растерянно оглядел себя, как будто осознавая, что находится не в лучшем виде, сначала медленно застегнул рубашку и заправил ее в брюки. Потом, увидев несколько пятен, брезгливо стянул рубашку и прошагал к шкафу. Сняв с вешалки чистую, отглаженную рубашку, надел ее и, отвернувшись, в сторону буркнул:
– Извините…
– Хорошо, что переоделись, – кивнула я. – Хоть мы сейчас поедем и не на светское мероприятие, а в РУВД, но вы хотя бы привели себя в порядок.
Россошанский воспринял все это достаточно индифферентно. Не последнюю роль во всем этом сыграло то обстоятельство, что директор клиники был уже очень пьян. Я же набрала номер Арсентьева и сказала, что обнаружился виновник происшествия с Вероникой Вересаевой и, возможно, гибели еще одного человека. И что в самое ближайшее время я готова доставить его в отделение. Арсентьев явно был удивлен таким поворотом дела, однако возражать, разумеется, не стал. Я добавила также, чтобы он послал группу сотрудников по адресу Сергея Лукашенка, представив его как наемного убийцу. После этого я посмотрела на Россошанского. Тот совсем обмяк, сник, и мне даже стало его жалко. Глаза директора клиники были покрасневшими и воспаленными, он явно был надломлен осознанием того, что произошло. Перед тем как мы вышли на улицу, я посмотрела ему в глаза и сказала:
– Молитесь, чтобы Вероника Вересаева выжила. Она в Первой городской больнице. Без сознания…
Я возвращалась из милиции уже около десяти часов вечера. На город уже опустилась ночь.
– Ну что, Татьяна Александровна, вот и все, – грустно произнес Родион. – Виновный установлен. Кто бы мог подумать, что так оно выйдет!
Я не отвечала, думая примерно над тем же, над чем и мой спутник, но не разделяла его мнения относительно того, что все кончилось. Все очень спорно. Конечно, милиция может надавить на младшего Лукашенка, и он признается в совершении преступления. При том, что он находится в состоянии наркотической зависимости, это достаточно просто сделать. Кстати, задержали его достаточно быстро, и сопротивления органам правопорядка он не оказал.
Но я не верила: слишком противоречив по своему характеру Россошанский (сегодня – так, завтра – эдак) и слишком несерьезен в роли киллера Лукашенок. К тому же ни трупа, ни машины по-прежнему найдено не было. Относительно Вероники тоже все не так просто. Скорее всего, Россошанский говорит правду: он ее толкнул, а она неудачно упала. При отсутствии свидетелей того, что его видели около дома Вероники в тот вечер, он бы вообще мог не признаваться и никто бы вину его не доказал. Он мог думать, что наймет адвоката и тот развалит дело за отсутствием улик. При условии, конечно, что Вероника не выживет. А Росошанский и не знал до поры до времени, что она жива! Он был уверен, что убил ее. Я специально не стала его разубеждать, чтобы выслушать его версию происшедшего. Но тем не менее Эдуард косвенно признал свою вину. И я склонна была верить, что все так и случилось.
После того как Россошанский услышал от меня, что Вероника все же жива, я думала, он тронется рассудком. В машине он то впадал в ступор, то в радостное возбуждение, то принимался смеяться с какими-то доселе не слыханными мною истерическими нотками… Казалось, его уже не волнует, что его везут в РУВД и вообще-то могут предъявить обвинение в убийстве Вячеслава Колесникова. Россошанский лишь переваривал мысль о том, что Вероника жива, и эта мысль приводила его в моральный экстаз.
