— Вероятно, — согласился я. — Но за двадцать долларов я не могу от нее отказаться. Это будет стоить гораздо дороже. И прошу не уклоняться от моих вопросов.
— Не смейте так разговаривать со мной! — вспыхнула девушка. — Курение — отвратительная привычка. Мама никогда не разрешала папе курить в доме, даже после того, как у него был удар. Иногда он просто сидел с пустой трубкой во рту, но ей и это не нравилось. Она говорила, что лучше отдать деньги церкви, чем потратить их на табак.
— Я начинаю понимать, — обронил я. — В такой семье, как ваша, не могло не появиться паршивой овцы.
Девушка вскочила.
— Вы мне не нравитесь, — заявила она. — Вряд ли я вас найму. Если вы намекаете на Оррина, то могу уверить, что не он паршивая овца в нашей семье.
Я не шевельнулся. Она продефилировала к двери, взялась за ручку, потом повернулась, снова подошла к столу и заплакала. Я на это никак не прореагировал. Она достала маленький носовой платок и вытерла глаза.
— Теперь вы, вероятно, начнете узнавать, обратитесь в полицию, — всхлипывая, проговорила она. — И до манхэттенских газет дойдут какие-нибудь грязные слухи, и нас опозорят на весь город.
— Ничего подобного вы не думаете. Прекратите действовать мне на нервы и покажите фотографию Оррина.
Девушка поспешно убрала платочек, покопалась в сумке и вытащила конверт. Я взял его. Он был тонкий, в нем могла быть пара снимков. Я не стал открывать его.
— Опишите брата, — попросил я.
Девушка, сдвинув брови, задумалась.
— В марте ему исполнилось двадцать восемь лет. У него голубые глаза и светло-каштановые волосы, гораздо светлее моих. Он зачесывает их назад. Брат высокий и худой. Одно время носил усики, но мама заставила его сбрить их. Она сказала…
— Можете не говорить зачем. Наверное, они понадобились священнику для набивки подушки.
— Я не разрешаю так говорить о моей маме! — воскликнула она, побледнев от гнева.
— Не валяйте дурака. Я мало что знаю о вас, но можете не прикидываться святой невинностью. У Оррина есть какие-нибудь особые приметы, вроде родинок, или шрамов, или татуировки на груди двадцать третьего псалма? И пожалуйста, не краснейте.
— Не кричите на меня. Почему вы не посмотрите фотографии?
— Потому что на них он, скорее всего, снят в одежде. В конце концов, как его сестра, вы должны знать подобные вещи.
— Нет, у него ничего такого нет, — ответила она, — кроме небольшого шрама на левой руке, где ему удаляли жировик.
— Каковы его привычки? Как он развлекается, если исключить то, что он не пьет, не курит и не ухаживает за девушками?
— Откуда вам это известно?
— Ваша мать рассказывала мне.
Девушка улыбнулась. Я начал подозревать, что в ее характере можно обнаружить неожиданные черты. Кроме того, у нее были белоснежные зубы и, улыбаясь, она не обнажала десны. Это уже было кое-что.
— Не говорите глупостей, — сказала она. — У Оррина был хороший фотоаппарат, и ему нравилось снимать людей врасплох. Иногда они очень злились на это. Но Оррин говорил, что люди должны знать, как они выглядят на самом деле, без прикрас.
— Какой у него фотоаппарат? — спросил я.
— Кажется, «лейка».
Я открыл конверт и вынул пару моментальных снимков, очень четких.
— Они сняты не «лейкой», — обронил я.
— Нет. Их сделал Филип. Филип Андерсон, мой друг. — Девушка помолчала и вздохнула. — Очевидно, именно поэтому я и выбрала вас, мистер Марлоу. Потому что вас тоже зовут Филип.
Я был тронут.
— А что случилось с Филипом Андерсоном? — поинтересовался я.
— Мы сейчас говорим об Оррине…
— Знаю. Но что случилось с Филипом Андерсоном?
— Он по-прежнему живет в Манхэттене. — Она опустила голову. — Маме он не понравился. Знаете, как это бывает.
— Знаю, — сказал я. — Можете поплакать, если хочется. Я не стану вам мешать. Я сам довольно мягкосердечный слюнтяй.
Я посмотрел на снимки. Один из них ничего не говорил мне из-за неудачной позы, но на другом был четко виден высокий тощий молодой человек ханжеского типа, с тонкими губами, острым подбородком и близко посаженными глазами. Он был из того типа людей, которые обязательно напомнят вам, что вы забыли почистить ботинки, Я так и предполагал, что увижу нечто подобное. Отложив снимки в сторону, я взглянул на Орфамей Куэст, стараясь найти в ее лице хотя бы отдаленное сходство с братом. Однако его не было, что, конечно, еще ни о чем не говорило.
