-Преподобный считает, что дети погибли от оспы, - сказал доктор Кислинг.
-Я не врач, магистр, - поспешил откреститься падре.
-Он не врач, - согласился Монтег. – У нас в деревне вообще нет врача.
-Теперь есть, - веско сказал доктор Кислинг и показал рукой себе на грудь.
В глазах Монтега на секунду сверкнул злобный огонек, затем – погас. Староста ухмыльнулся.
-Вы-то врач, дорогой Гость из Города, да вот только что вы будете разглядывать? Младенцы-то тю-тю. Похоронены. Отец Берн, кстати, службу по ним и отслужил.
Преподобный скорбно склонил голову.
-Похоронены – и правильно, - доктор Кислинг снял очки, потер переносицу. – Тела необходимо предавать земле, чтобы не начался мор. Скажу вам откровенно, господин Монтег, ваши манеры показались мне отвратительными…
Староста развел руки в стороны, как бы говоря: «Да, вот такой я, что же с этим поделать».
-Но я признаю ваше здравомыслие, и не вижу смысла оставаться более в вашем захолустье. Сейчас я прикажу слуге запрячь лошадь, и мы с Бальтазаром отправимся в обратный путь.
Доктор Кислинг поднялся.
Староста смотрел на него, не мигая.
-Бальтазар.
Молодой человек также поднялся.
-Секундочку, доктор, - неожиданно обратился к Кислингу Монтег. – Тут возникла одна проблема… Увы, весьма серьезная проблема.
-Что такое? – удивился доктор Кислинг.
-К сожалению, ваш слуга не сможет отправиться с вами.
-Но почему?
-Сегодня утром… Как же неприятно мне вам это говорить! Сегодня утром его обнаружили в конюшне. Он мертв, доктор.
Глава четвертая
Монтег, к счастью, не стал сопротивляться осмотру тела несчастного Штефана, которому даже автор сей повести не дал произнести хотя бы пару достойных фраз, одни только: «Да, сударь», «Нет, сударь».
В конюшню сначала вошел староста со своим спутником-великаном, затем доктор Кислинг, лицо которого превратилось в скорбную маску, Бальтазар, мнущий в руках треуголку. Последним ковылял падре, бормоча под нос молитвы.
Беспокойно заржали лошади. Доктор Кислинг узнал Фесту, проходя мимо, дотронулся до ее мягких, ворсистых губ.
Штефан лежал лицом вниз в одном из пустующих денников. Ноги-руки раскинуты, в волосах застряли солома и опилки.
-Боже милосердный, - пробормотал отец Берн, неистово крестясь.
Доктор Кислинг схватился руками за волосы, издал глухой стон.
-Какая беда, - пробормотал он. – Ах, какая беда.
Бальтазар шмыгнул носом.
-Примите мои глубочайшие соболезнования…
-Соболезнования?! – доктор Кислинг с такой яростью обернулся к Монтегу, что попятился не только сам староста, но и его спутник-великан. – Вы говорите – соболезнования? Мы видим перед собой труп молодого, сильного парня, и вы предъявляете соболезнования? Я хочу знать – почему скончался мой слуга! В первую же ночь по приезду в вашу деревню.
-Доктор, взгляните, - подал голос Бальтазар.
У левой руки Штефана лежала опрокинутая деревянная кружка, из которой вытекла какая-то жидкость, иссохшая на полу до желтой корочки. Бальтазар поднял кружку. Доктор Кислинг забыл про препирательства с Монтегом и шагнул к коллеге.
-Что это, Клаус?
Молодой человек понюхал кружку.
-Это медовуха, доктор.
-Медовуха?
Доктор также понюхал кружку.
-Действительно, медовуха.
Магистр поднял глаза и посмотрел на отца Берна.
-Преподобный, вчера ночью вы провожали моего слугу на конюшню?
Святой отец негромко ответил:
-Совершенно верно. Но, когда я оставил бедного юношу, он был жив-здоров, и медовухи при нем не было.
