Дик внимательно меня слушал, замедлив скорость, пока мы приближались к перекрестку.
– Слушай, – тихо сказал он, – это шикарная идея. Совсем неплохо...
– Издательство вложит деньги в наше расследование в качестве аванса, а позже, возможно, когда книга уже будет написана, я скажу им, что это мистификация. Или не скажу. Кто знает? В любом случае, остаток денег я трогать не буду. Так и так мы напишем книгу, и все будет очень мило. Я закончу свой роман в апреле или мае... Начну сразу после этого.
– Боже мой, – пробормотал Дик. Размышляя вслух, я достучался до него. Он ударил по рычагу переключения передач так сильно, что тот треснул у основания и отвалился. – Это может сработать...
Машину занесло, и мы врезались в кактус. Дик мечтательно уставился на ручку от коробки передач, зажатую в его толстых пальцах.
– Какая потрясающая идея! Ты знаешь, это может сработать! Мы сможем сделать это...
– Мы?
– Ты же просил меня о помощи! – Он выглядел возмущенным. – Не так ли?
– Довези меня до треклятого парома. Меня ждут жена и дети. Обдумай вопрос, пораскинь мозгами, а через пару дней я тебе позвоню. И не надо таких буйных восторгов, а то в следующий раз оторвешь рулевое колесо.
Дик зажал обломок рычага между большим и указательным пальцами и перешел на вторую передачу. Мы с пыхтением двигались по прибрежной дороге, сосредоточившись на дорожных знаках и машинах, а минуты медленно утекали вдаль. Marineros[2] уже отвязывали трап, когда мы подъехали к пристани. Я выскочил из машины, на ходу роясь в карманах в поисках билета. Дик схватил меня за рукав:
– Послушай, а если Хьюз...
– Я тебе позвоню, – пообещал я. – Веди машину аккуратнее. И без излишней экзальтации по этому поводу. Дикая идея, умственный онанизм – твои слова. Во всей задумке куча нестыковок. Подумай об этом на досуге. Я тебе перезвоню, – повторил я и, спотыкаясь, поднялся по раскачивающемуся трапу.
Старые кварталы Ибицы эффектно парили над темно-синим Средиземным морем – пирамида белых кубиков, увенчанная башней собора. Гавань сверкала под яркими лучами зимнего солнца. Я оглядел причал в поисках Эдит, которая обещала вместе с детьми встретить меня. Никаких признаков. Час спустя marineros наконец выгрузили на причал "мерседес", а моя семья так и не появилась. Я поехал домой по дороге Сан-Хосе в деревню, чувствуя легкое беспокойство. Если Эдит обещала что-то сделать, то всегда делала.
Finca[3] находилась в четырех милях от города – отреставрированный пятнадцатикомнатный крестьянский дом, увешанный гирляндами бугенвиллей. Обезьянка Юджин, которую я выиграл в покер в 1966 году и подарил Эдит на день рождения, всегда первой слышала урчание мотора автомобиля, когда я подъезжал к дому по грязной, разбитой дороге. Выпрыгнув из машины с чемоданом в каждой руке и соломенной корзиной местного производства на плече, я услышал, как она пронзительно визжит.
Входная дверь была открыта. Шум привлек Недски, он выбежал на улицу – светлые волосы растрепал ветер – и завопил:
– Папа! Папа!
Уронив чемодан, я обнял его одной рукой. Барни, скорее всего, был у задней двери, дразнил цыплят Антония, нашего соседа-крестьянина, который ухаживал за садом и держал себя подобно своему прославленному тезке.
– Где мама? – спросил я.
Из недр дома, забитого антикварной французской мебелью, книгами и картинами, появилась Эдит. На ней были джинсы и старая вельветовая рубашка, распущенные медовые волосы спадали на плечи. Напряженное лицо – без тени улыбки.
– Какого черта? – Я плюхнулся в забитое всяким хламом кресло, усадив Недски на колени. – Я ждал тебя на пристани. Перепугался до смерти. Думал, самолет разбился или вы попали в автокатастрофу, да бог знает что. Вижу, не рады дома моряку. И чем же я заслужил такую радушную встречу?
– Этим, – ответила Эдит и швырнула мне на колени конверт.
Только теперь я понял, что она плачет. Гнев сразу куда-то испарился, мне хотелось обнять ее. Но я понял, что было в конверте, еще до того, как увидел его.
– Сегодня утром я пошла в банк, – сказала Эдит. – Думала порадовать тебя, забрать почту.
