Декс подошёл к месту, где кончалась дорога. Он хотел провести тщательные наблюдения, чтобы быть способным описать явление со всей научной точностью Говарду Пулу, физику-аспиранту, постояльцу Эвелин. В этот момент казалось важным зарегистрировать каждую деталь этой абсурдной сцены.
Шоссе попросту кончалось. Как будто кто-то провёл через него геодезическую линию. По одну сторону от неё — двухполосная асфальтовая дорога; по другую — матёрый лес.
Дорога, казалось, была обрезана чем-то гораздо острее ножа. Уровень асфальта был ниже, чем уровень земли по другую сторону. Бугор комковатой почвы возвышался над асфальтом и ронял на него клочки мха и опавшей сосновой хвои. Запах у почвы был густой и сильный. Декс зачерпнул горсть. Она была влажная и легко сминалась пальцами. Она лежала здесь очень-очень долго.
Мимо его колена по разделительной линии на асфальте прополз дождевой червь, по-видимому, ничем не удивлённый.
Водитель грузовика раздавил окурок каблуком башмака и сказал:
— Ладно, это всё на самом деле. Никто сегодня на юг не едет.
За демаркационной линией дорога отсутствовала; её там никогда не было. Это было очевидно. Лес был густой и нехоженый. Не видно даже оленьих троп, подумал Декс..
— Но это же вроде невозможно, — сказала женщина из «пинто». Она была напряжена и боязливо поглядывала в сторону леса, словно между взглядами он мог исчезнуть. Ребёнок жался к её ноге.
— Это невозможно без всяких «вроде», — сказал мужчина в деловом костюме. — То есть, это есть. Но в то же время это невозможно. Я не думаю, что «возможность» имеет здесь какое-то значение.
Всё ещё составляя каталог подробностей, Декс прошёл к краю дороги, где вдоль неё стояла цепочка телефонных столбов. Телефонная линия была обрезана так же чисто, как и сама дорога. Со столбов безвольно свисали провода.
— И это ещё не всё, — сказал водитель грузовика. — Даже деревья не те. По эту сторону, как мне кажется, лес несколько раз выгорал. А там лес старый. А в той стороне одна сосна разрезана по вдоль. Вся сердцевина видна, и смола течёт. В ней ещё нет мошек, так что, видать, это случилось совсем недавно. Типа, этой ночью.
— Вы приехали из города? — спросил Декс.
— Ага, заночевал в Ту-Риверс. Пришлось менять генератор. Я бы с радостью уехал, но на другом конце шоссе, в трёх милях за карьером, та же история. Тупик. Думаю, мы тут заперты, если только они не пропустили какую-нибудь дорогу.
— «Они»?
— Те, кто это сделал. Ну, вы понимаете. Может, остался какой-нибудь путь из города, но я в этом сомневаюсь.
Женщина снова сказала:
— Как такое возможно? — Судя по выражению её лица, подумал Декс, она задавала этот вопрос уже не раз и не два.
Он не мог её винить. На его взгляд это был правильный вопрос. Собственно, единственный. Но он не мог на него ответить, и чувствовал, как по пятам тайны следует его собственный страх.
∞
Говард Пул гнался за пожарной командой до самой бывшей оджибвейской резервации. Когда он выбрался на гребень, где недавно были шеф Халдейн со своей командой, и увидел научный городок в вуали синего света, сразу всплыли непрошеные воспоминания.
Воспоминания о словах, которые как-то вечером сказал ему Алан Стерн — физик Стерн, который, возможно, погиб во время ночных событий; Стерн, его дядя.
Говарду тогда было шестнадцать; математик-вундеркинд с интересами в области физики высоких энергий на пороге стремительной академической карьеры, которая одновременно возбуждала и пугала. Стерн в то лето приехал на неделю погостить. Он был знаменитостью: его фотография появлялась в журнале «Тайм», где «один из величайших представителей нового поколения американских учёных» красовался на фоне шеренги радиотелескопов где-то на западе. Он давал интервью национальному телевидению и публиковал статьи до того насыщенные математикой, что они выглядели оригиналами греческих папирусов. В шестнадцать Говард буквально боготворил своего дядю.
Стерн приходил в их дом в Квинсе, лысый и с экзотической бородой, бесконечно терпеливый к выслушиванию сплетен, любезный за столом и скромный, когда дело касалось его карьеры. Говард и сам научился терпению. Он знал, что рано или поздно его оставят наедине с дядей, и разговор начнётся, как всегда, с заговорщической улыбки Стерна и его вопроса: «Ну, что ты узнал о мире?»
