— Но ведь ничего серьезного, — говорил позднее Аркуларис пастору. — Как это может быть?
— Ну, конечно, ничего серьезного, мой дорогой друг, — ответил пастор, похлопав его по спине. — Как это может быть?
— Я знаю, что такого быть не может, и всё же тревожусь.
— Но ведь нелепо думать об этом всерьез, — сказал пастор. Аркуларис дрожал: стало еще холоднее, чем прежде.
Говорили, что близко айсберги. Несколько часов с утра был туман, и каждые три минуты душераздирающе выла сирена. Туман бывает от айсбергов: это он знал.
— Такие вещи иногда случаются, — сказал пастор, — от ощущения вины. Вы чувствуете себя в чем‑то виноватым. С моей стороны было бы бестактно спрашивать, в чем именно. Но если вы хотите избавиться от этого чувства…
А потом еще, когда небо зарозовело:
— Ну, стоит ли так беспокоиться? — спросила мисс Дин. — Да вовсе не стоит.
— Конечно, не стоит.
— Тогда и не беспокойтесь — мы ведь не дети!
— Я бы так смело не утверждал…
Они склонились на поручень, касаясь плечами, и смотрели на море, ставшее разнообразно кровавым. Аркуларис вотще всматривался в горизонт, ища айсберги.
— Во всяком случае, чем нам холоднее, тем тупее наши чувства.
— Надеюсь, вы это не о себе? — спросила мисс Дин.
— Вот… потрогайте мою руку.
— Боже, какая ледяная!
— Ничего удивительного. Я ведь побывал на Полярисе и вернулся!
— Ах, бедненький!
— Согрейте ее.
— Вы позволите?
— Ну, конечно.
— Тогда я попробую.
Смеясь, она взяла его руку в свои ладони: одна сверху, другая снизу, и стала быстро растирать. Палубы обезлюдели, рядом с ними никого, все одевались к ужину. Море потемнело, ветер задул еще холоднее.
— Как жаль, что я не могу вспомнить, кто вы.
— А вы сами — кто вы такой?
— Я — это я.
— Тогда, наверно, я — это вы.
— Не надо философствовать.
— А я и есть сама философия.
Она засмеялась, отодвинулась, натянула плащик на плечи.
Прозвучал горн на ужин: «Ростбиф старой Англии», и они пошли по темнеющей палубе к двери, из которой на палубный поручень падал сноп мягкого света. Когда они остановились у латунного порога двери, Аркуларис вновь ощутил пульсацию двигателей и быстро приложил руку к боку.
- Auf wiedersehen, — сказал он. — Завтра, завтра, завтра.
Аркуларис не мог, совершенно не мог согреться. Судно окружал холодный туман, окружал, казалось, уже много дней.
Солнце почти исчезло, переход ото дня к ночи стал совсем незаметен. Судно тоже, казалось, едва двигалось: будто стало на якорь среди ледяных стен с изморозью.
Чудовищно, но именно потому, что стоял июнь, когда полагается быть теплу, судовая администрация сочла излишним включить отопление! Весь день на нем было тяжелое пальто, и он дрожал, сидя в углу курительной. Зубы стучали, руки посинели. Ночью он навалил одеяла на кровать, закрыл черный глаз иллюминатора и затянул его желтыми занавесками, но всё напрасно. Несмотря ни на что, туман ухитрялся как‑то вползать и хватать за горло ледяными пальцами. Стюард, которого спросили об этом, ответил односложно: «Айсберги». Конечно — каждый дурак и без него это знал. Но сколько же, Бога ради, такое могло длиться? Им к этому времени давно уже пора пройти Большую отмель! И, конечно, не было никакой необходимости прокладывать маршрут в Англию через Гренландию и Исландию!
Мисс Дин, Кларисса, сочувствовала.
— Это просто потому, — говорила она, что ваши жизненные силы подорваны болезнью. Нельзя надеяться, что человек придет в нормальное состояние так скоро после операции! Кстати, когда вас прооперировали?
Аркуларис задумался. Странно, но он не мог точно этого вспомнить. Всё стало несколько смутным: чувство времени пропало.
— Бог знает! — ответил он. — Столетия назад, когда я был лягушонком, а вы — рыбкой. Наверно, во время битвы в Тевтонском Лесу. А, может быть, когда я был неандертальцем с дубиной!
— Вы не думаете, что это случилось еще раньше?
Что она под этим имела в виду?
— Не думаю. Мы на этом проклятом судне уже годы, столетия, целые эпохи. И даже здесь, вы помните, у меня хватило времени побывать несколько раз в ночных путешествиях на Орионе и вернуться. Думаю, кстати, слетать еще дальше. Есть одна милая звездочка слева, когда делаешь петлю вокруг Бетельгейзе: кажется, она как раз на самом краю. Последняя застава конечного. Взгляну на нее и привезу вам перышко мороза.
