Тем не менее, "Сюрприз" вырвался вперед, его ретирадные пушки плюнули картечью в плотную толпу турок - вышла кровавая бойня, от которой даже расчеты пушек поперхнулись своим "ура" - а когда места оказалось достаточно, то зашли «Торгуду» в корму и обстреляли продольным огнем.
На «Сюрпризе» отдали снасти, и «Торгуд» снова оказался повернут правым бортом, сильно пострадавшим еще после первой схватки: по крайней мере, семь пушек сбили с лафетов, порты почернели и разбиты, по шпигатам и даже бортам густо текла кровь.
Сильно поврежденный, но по-прежнему опасный: теперь, когда некоторые пушки могли ответить, турецкий фрегат разразился залпом из двенадцати или тринадцати орудий и два из них причинили больше вреда, чем все, что было до настоящего времени. Одно ядро поразило верхний рулевой штырь, и руль заклинило, а второе - последнее из огромных ядер - попало в «Сюрприз» как раз на подъеме, когда медная обшивка показалась из-под воды, и проделало невероятно большое отверстие под ватерлинией.
А третье, выпалившее, когда Джек отдавал Уильямсону приказы, которые требовалось передать на нос, оторвало мальчишке руку на уровне локтя. Джек увидел, как его удивленное лицо стало белее бумаги - не боль, а удивление и озадаченность и неверие, наложил носовой платок вокруг культи, плотно затянул, останавливая брызжущую кровь, и передал его рулевому, чтобы тот отнес его вниз.
К тому времени как «Сюрприз» разобрался с рулевым управлением и течью, «Торгуд» находился уже гораздо ближе к суше. Помимо нескольких выстрелов из ретирадных пушек, после своего отрыва "Торгуд" не пытался извлечь выгоду из полученного преимущества, а тем более пойти на абордаж.
Вполне возможно, что там и не подозревали о нанесенном "Сюрпризу" ущербе: ясно, что последняя стычка, последний продольный обстрел, убил многих. Турок плыл прочь, и в его кильватере сейчас следовал «Китаби», который не менял курс, с тех пор как «Сюрприз» оставил его, и оба турка явно держали курс в один и тот же порт.
- Распустить все паруса, что мы сможем нести, мистер Пуллингс, - приказал Джек, пройдя вперед, чтобы изучить «Торгуд» через позаимствованную чужую подзорную трубу - мушкетный выстрел разнес его собственную, когда Джек держал её: труба в клочья, а рука невредима.
«Торгуд» ужасно пострадал, в этом никаких сомнений: плыл низко погрузившись и тяжело, и, хотя «Сюрприз» теперь быстро его догонял, по мере того как Пуллингс распускал брамсели и даже, в своем яростном энтузиазме, штормовые лисели, «Торгуд», казалось, не желал и не мог прибавить ничего. И даже сейчас мертвые тела все еще продолжали плюхаться через его борт.
- Нет, - сказал Джек Бондену, стоящему около погонной пушки правого борта, когда они приблизились в зону досягаемости кормы турка, с каждой секундой двигаясь все быстрее. - Не стрелять. Мы не должны менять его курс. Абордаж - единственный выход, и чем раньше, тем лучше.
- Во всяком случае, сэр,- сказал Бонден, - этот чертов придурок у нас на пути.
«Китаби», убежденный, что «Сюрприз» преследует его, распустил невероятно количество парусов, чтобы присоединиться к «Торгуду», и теперь находился прямо между ними.
Джек вернулся на корму, и, когда проходил мимо, члены абордажной команды улыбались ему или кивали, или говорили "Подходим, сэр", или слова ободрения подобного же рода, и Джек снова почувствовал невероятный восторг от предстоящей схватки, больший, чем он когда-либо знал.
Он поговорил с морскими пехотинцами, которые теперь занимали свои места, и после нескольких поворотов сбежал вниз по трапу в залитый светом фонарей орлоп.
- Стивен, - тихо спросил он, - как мальчишка?
- Думаю, выживет.
- Надеюсь на это. Как только мы сблизимся, я намерен пойти на абордаж.
Они пожали друг другу руки, и Джек снова выбежал на палубу. Пуллингс уже убирал лисели, чтобы не обогнать «Торгуд»: и там, по-прежнему впереди между двумя фрегатами, нелепо несся «Китаби». Он не стрелял: казалось, полностью потерял ориентацию.
- Эй, впереди, - окликнул Джек погонные пушки, - пошлите-ка ему ядро над палубой.
- Боже мой, - воскликнул штурман, когда «Китаби» от выстрела судорожно дернулся, - он врежется прямо в «Торгуд», если не примет мер, - Боже мой, да он не увернется, Боже мой, так и есть.
