Подругам довелось отведать все лакомства Нью-Йорка. Они сиживали у Чайлдза, заказывая блинчики с кленовым сиропом, которые миссис Харрис возлюбила всем сердцем, закусывали в кафе-автоматах, где сверкающие хромом и никелем роботы чудесным образом выдавали кофе в стаканчиках и булочки, даже сподобились есть за длинными стойками аптеки, где продавцы в профессионально белоснежных комбинезонах пускали шипучие струи содовой воды в шоколадный сироп и сооружали трех- и четырехэтажные сандвичи королевской пышности. Но наши дамы родились и выросли там, где слышался перезвон лондонских колоколов, Лондон подходил им, как подходит нам уютное, привычное ношеное платье, — и они тосковали по гулу голосов и звону посуды в Корнер-Хаус, по теплому острому аромату в лавочке, где продавали жареную рыбу с картошкой и пикулями.
Здесь они захаживали пропустить стаканчик в бары на Лексингтон-авеню и Третьей авеню — великолепные, сверкающие позолотой на черном дереве и зеркальными стеклами, и в каждом можно было вдобавок бесплатно посмотреть телевизор. Но миссис Харрис и миссис Баттерфильд больше была по душе душноватая, неряшливая, старинная «Корона» в двух шагах от дома, где они, бывало, беседовали за кружкой пива или за капелькой джина, или играли в дартс[10].
Нью-йоркские полицейские были крепкими рослыми парнями, в основном ирландцами — но тем не менее куда им было до славных лондонских бобби! Миссис Харрис не раз вспоминала, как останавливалась поболтать о местных происшествиях и сплетнях с констеблем Хутером, который был не только стражем порядка, но и чем-то вроде районного психолога.
Звуки, запахи и ритмы, небо, закаты и дожди в Лондоне тоже были не такими, как в великолепном Нью-Йорке, и подругам страшно не хватало всего этого. Господи, миссис Харрис тосковала даже по «гороховому супу» — непроглядному лондонскому смогу, в котором бродишь, задыхаясь и сбиваясь с пути.
Но как объяснить всё это Шрайберам?..
Впрочем, похоже, что Шрайберы, которые, конечно, помнили свою счастливую лондонскую жизнь, оказались достаточно чуткими, потому что они, увидав слезы в глазах миссис Харрис, ни о чем более не спрашивали. Мистер Шрайбер только вздохнул и промолвил:
— Ну что ж, если вам надо ехать — значит, надо. Я все устрою.
Конечно, для такого порта, как Нью-Йорк, отплытие большого трансатлантического лайнера — не Бог весть какое событие. Такие гигантские корабли уходят отсюда не реже раза в неделю. И все-таки есть в этом нечто волнующее — в особенности если речь идет о самом большом из судов, когда-либо бороздивших моря — о «Куин Элизабет».
И тем более летом, когда американцы устремляются в Старый Свет, в отпуск. Порт бурлит, а все подъезды к причалу No.90, что располагается рядом с эстакадой на Пятидесятой улице, забиты желтыми такси и роскошными лимузинами, подвозящими пассажиров и их багаж. Суетятся пассажиры, провожающие и носильщики, а на борту судна шумит что-то вроде огромного прощального приема, правда, разбитого на кусочки стенами кают, салонов и коридоров. В каждой каюте отъезжающие на прощание угощают пришедших их проводить друзей шампанским, виски и тартинками.
Есть особое, заразное веселье в этих прощаниях — именно в них особенно проявляется беззаботный отпускной дух. Он царил повсюду на «Куин Элизабет» в этот день, 16 июля, — но нигде не ощущался сильнее, чем в заставленной букетами орхидей и роз каюте А-59, самой лучшей и самой большой каюте туристического класса. Здесь в три пополудни, за два часа до отплытия, миссис Харрис и миссис Баттерфильд принимали тех, кто пришел проводить их.
Репортеры обычно не заходят на туристскую палубу, сосредотачиваясь на знаменитостях, которых, конечно же, следует искать в каютах люкс и первом классе. На сей раз им не повезло — самое интересное общество собралось именно здесь, в турклассе. Общество, собравшееся на проводы двух уборщиц, не только включало весьма интересных людей, но было и весьма разнородным. Так, здесь присутствовал посол Франции в США, маркиз Ипполит де Шассань, в сопровождении своего личного шофера мистера Бэйсуотера из Бэйсуотера, Лондон.
