Потом генерала позвали, — из штаба прибыл приказ о завтрашнем бое; надо было прочесть его и отдать приказ по бригаде. А потом заявились два гостя, артиллерийские офицеры, однокашники, знавшие Картера еще с молодых лет, — пришли поздравить со звездочкой. Картер стал угощать друзей, крепко выпил и сам — хотелось развеять тоску; а когда, уже к полночи, гости ушли, он почувствовал, что изнемог, и тут же улегся спать: бывалый солдат спит при любых обстоятельствах.
У Гранд-Экора Ред-Ривер выпускает рукав, который несколько ниже снова впадает в нее; пока же река и рукав идут параллельно, они обтекают подобие острова миль в сорок длиной. Рукав, называемый ныне Кейн-Ривер, некогда был полноводной настоящей рекой и словно бы в память о славном прошлом течет и сегодня между крутых берегов, слишком высоких для его почти замерших вод. По низинам этого острова армия шла без препятствий, — мятежники берегли свои силы, чтобы ударить в момент, когда северяне начнут переправу через Кейн-Ривер. Тэйлор с луизианской и арканзасской пехотой шел за ними другим берегом, всемерно блюдя осторожность, не затевая стычек, строго держа дистанцию, и сейчас готовился к бою, всего в нескольких милях от Эндрю Джексона Смита. Полиньяк[155] же с техасской конницей, сделав большой обход, занял высоты по южному берегу Кейн-Ривер, куда должен был выйти Эмори со своими двумя дивизиями Девятнадцатого корпуса. Общая схема сражения была очевидной. Эндрю Джексону Смиту предстояло отбить Тэйлора, а Эмори должен был атаковать Полиньяка.
Осторожный и многоопытный Эмори уже принял решение, как он будет сражаться, если враг перережет ему дорогу. У него на пути был лес, после — открытое поле ярдов на восемьсот, а дальше долина или, скорее, впадина, по низу которой бежала река; брода здесь не было, только паром. В долину прямо к воде сбегала дорога, крутая и узкая, поток был здесь быстрым и желтым от глины, а на другом берегу та же крутая дорога круто взбегала наверх и пропадала в поросших сосной высотах. Вернее всего, что именно там, в сосняке и по краю утесов, стояли войска Полиньяка — разведать точнее расположение врага было уже поздно. Но если техасцы там, то коней, без сомнения, они отправили в тыл, чтобы биться в пешем строю. И если подсчеты северных генералов точны, значит, на этих крутых высотах залегло сейчас несколько тысяч стрелков и гора неприступна. Эмори понимал, что атака в лоб исключается и возможен только обходный маневр. Так что бой на этом участке должен был развернуться по особому плану.
Таковы были в общих чертах перспективы сражения в три часа поутру, когда Картер с трудом очнулся от сна после полученной накануне горестной вести. Наступление было назначено на половину пятого, и Картера пробудил смутный шум в его лагере. Много сотен людей одновременно скатывали одеяла, приводили в порядок свою амуницию, протирали винтовки от свежей росы, торопливо жевали надоевшие всем сухари. Строились роты, сержанты вели перекличку, кое-где уже раздавалась общая полковая команда; лошади ржали, кричали мулы, доносился лай собак; но пока еще не было слышно ни мерного топота ног, ни скрипа колес. Движение и многолюдье было невидимым, поглощалось ночною тьмой, лишь кое-где рдел запрещенный костер и виднелись фигуры сбившихся в кучку солдат, варивших себе кофе.
В тот момент, когда он очнулся и пока еще память его, была затуманена сном, генерал испытал мгновенное странное чувство, что с ним приключится сегодня — или даже уже приключилась — непоправимая роковая беда. Но бывалый солдат приходит в себя быстро, а особенно если он лег в ожидании боя, и Картер немедленно вспомнил, что так сильно его тяготит. Он лежал нераздетым под деревом, под сенью ветвей, устремив немигающий тяжкий взгляд в беззвездное небо. Потом сунул руку в нагрудный карман и вынул послание тестя, словно хотел перечитать его снова при едва достигавших досюда дальних отсветах костра. Но зачем? Он и так вспомнил все до единого слова, едва взглянул на конверт. Помнил каждую строчку, помарки, где поставлена подпись. Письмо пробудило в нем ярость. Он скомкал его, сунул обратно в карман. Вовсе незачем было раздувать эту историю; дело житейское, и действия Равенела просто нелепы. Картер вскочил вне себя от досады и огляделся кругом.
