Мишкино детство - страница 24

Пуговицы Мишке понравились.

— А что ж я такой ни у кого не видел? — уже мягче спросил он.

— А где ж ты ее увидишь? Ты ж в городе ни разу не бывал. Да эту рубашку, если отдать Митьке или Сашке, они с руками оторвут, — убеждала мать. — Ну, примеряем? — спросила она, выждав некоторое время.

В знак согласия Мишка кивнул головой.

— А может, сорока сама рябая — вот она и выбрала рябую, — предположил Мишка.

— Может, и так, — согласилась мать.

Подпоясав Мишку бордовым кашемировым пояском, она отошла в сторону, со всех сторон оглядела его и весело сказала:

— Прямо как на тебя шита…

Мишка схватил большой серый пирог и вприпрыжку выбежал на улицу.

На Кобыльих буграх, под грушей-дикаркой, где обычно собирались ребята, никого не оказалось. Тихо и пусто было и на Кобыльих выселках. Только у ворот Митькиной избы стояла вся желтая, как канарейка, Митькина старшая сестра — Настя. Она с любопытством оглядела Мишку, усмехнулась, но ничего не сказала.

— Митька дома? — спросил Мишка.

— Они с Афанасом давно побежали на Вареновку, — сказала Настя.

«Наверно, на Ефимовых дубах», решил Мишка и что есть силы пустился бежать на Вареновку.

На околице Вареновки его встретил и остановил дед Моргун.

— Э-э… где ж ты такую рубаху отхватил? — щуря глаза, не то удивленно, не то насмешливо спросил он.

— Это нам сорока принесла, — сказал Мишка и хотел обойти деда.

— Ты погоди, — загородил дорогу дед, — за какие ж такие заслуги она тебе принесла? Чи ты хорошо скот стерег, чи пахал? — спросил он, и в тоне его голоса явно чувствовалась насмешка.

Вареновка вся была разубрана зеленью. На всех воротах, даже на Гришиных, состоящих из четырех перекладин, были воткнуты ветки. Улица против каждой избы чисто подметена. На куче строевого леса против Пузанковой избы сидели вареновские бабы. Поодаль от них ползали на четвереньках ребята — Афанас, Митька, Ерошка: должно быть, играли в пуговки.

Увидев баб, Мишка остановился. После слов Моргуна он чувствовал, что на его сорочью рубаху будто кто бросил грязью.

Первой на дубах сидела Степанида — Ерошкина мать. Заметив Мишку, она что-то сказала бабам, и те, вытянув вперед шеи, с любопытством поджидали Мишку. Мишка остановился и хотел было повернуть обратно, но Степанида добрым, совсем не насмешливым голосом позвала его:

— Смелей, смелей! Похвались новой рубахой.

Нерешительно, потупив глаза, будто в чем-то провинился, подошел Мишка к бабам.

— Да что ж это она — из лоскутков, что ль, сделана? — поворачивая Мишку, сказала тетка Степанида и еще что-то хотела добавить, но в это время вдруг Афанас, ученик кузнеца Никанорыча, во все горло крикнул:

— Глянь, рябый!

И загоготал своим лошадиным смехом. Вместе с ним засмеялись бабы и ребята. И что обиднее всего показалось Мишке: даже его лучший друг Митька, и тот засмеялся.

Прибежав домой, Мишка поспешно скинул рубашку и со злостью сказал матери:

— Сама носи ее!.. Из лоскутков сшила да говоришь, что сорочья…

Весь день своего любимого праздника троицы Мишка не показывался на улице и с нетерпением ждал, когда настанут будни.

…Все проходит. Злость как-то незаметно перешла в огорчение. А затем выветрилось и огорчение.

Только прозвище «Рябый» осталось за Мишкой на всю жизнь.

Уже в сумерки мать вернулась из лесу и поставила на стол глиняный кувшин, прикрытый широким листом лопуха.

Мишка подбежал к столу, влез на скамейку и приподнял лист. В нос ударило густым ароматом земляники. Кувшин почти доверху был наполнен ягодами.

— Мам, можно одну попробовать? — спросил Мишка и уже нацелился было рукой схватить большую, почти с воробьиное яйцо, ягоду.

— Нельзя, нельзя! — испуганно закричала мать, поспешно вынесла кувшин в сенцы и принялась застилать постель.

Мишка насупился.

— Сегодня пораньше ляжем, — сказала мать, — а завтра пораньше утречком встанем и пойдем с тобой в слободку к тетке Анне.

Мишка испытующе глянул на мать: шутит она или правду говорит?

— Мы ей понесем ягод, а она нам, смотришь, даст пуд муки. А нам тогда до новины и горя мало, — продолжала она.

Мишка забыл про ягоду.

— И меня возьмешь с собой? — спросил он.