Он выругался и подумал о брате. Последний раз он видел Денни больше года назад. Их разделяла стеклянная стена, а в комнате находился охранник, который разрешил передать сигареты. О чем им было говорить? А сейчас Денни, наверное, лежит где-нибудь в больнице забинтованный, спасенный от огня и кучи дерьма. Нет, брат — единственный, кого следовало спасти.
Таннер прикурил новую сигарету и швырнул окурок в железный хлам. С писком метнулась прочь крыса.
Он вспомнил обряд своего посвящения. Ему тогда было шестнадцать. Ведро передавали из рук в руки, а он гордо стоял в своем светлом костюме и блестящих наручниках и, хотя был немного пьян, не шатался. Все по очереди мочились в ведро, потом содержимое вылили ему на голову. Это было его крещение, он стал Ангелом.
Целый год он носил смердящую одежду, а еще через два года, когда ему стукнуло девятнадцать, он стал Номером Один. Он водил их на дело. Все знали его имя и уступали дорогу. Он был Чертом, и его люди были хозяевами на Побережье. Они совершали вылазки, куда могли, и делали все, что хотели, пока он не угодил в серьезный переплет и не попался.
Город тоже постоянно переживал обряд посвящения, получая на голову тонны грязи с небес, только их банда была больше, чем его. И однажды они сразились.
Он сидел в камере, шесть на восемь, с любителем маленьких девочек. После попытки убить сокамерника, Таннера пересадили в одиночку. Он предпочел бы и дальше одиночку бессмысленной болтовне человека с диким выражением глаз, к которому его перевели. Крейг, так звали безумца, без умолку говорил с пеной у рта, и однажды, не выдержав, Таннер ударил его в челюсть, отчего пена стала вмиг красной. В последнюю минуту охране удалось разжать пальцы Таннера, стиснувшие горло Крейга, при этом один палец ему сломали. Они подумали, что он в одиночке свихнулся. Ему сказали об этом позже, через несколько месяцев, когда поместили в общую камеру. Они думали, что ему нужна компания, поскольку он — человек из банды. Они не понимали. Они думали, что они — ангелы, а единственный Ангел — ничтожество.
Ошибочка вышла! Он не сошел с ума, или, по крайней мере, так полагал. Он не играл в игры, не считал дни. Он просто сидел. Он тогда уже понял, что не могут ему причинить вред. И ждал. Чего — сам не знал. Может, этого? Этого. Именно этого он ждал, сидя там, мечтая о Большой Машине.
Таннер прихлопнул еще одного москита. В воздухе по-прежнему пахло дождем. Птица замолчала, затих кузнечик, когда молния прорезала небо, осветив все белым ярким светом. Небосвод стал похож на светящееся фосфорное море. Все вокруг Таннера внезапно озарилось неестественным сиянием, а ствол огромного дерева будто сжался. Каждый кусок металлолома в куче ожил, и он мог, прислушавшись, уловить разговор мусора о прошедших днях, о пользе и бесполезности сохранившихся в мире дорог. Куча мусора рассказывала ему о сельской местности, и он слушал, пока не скрипнула дверь и не послышался голос Грега:
— Все почти готово, Черт!
— Прекрасно.
— Что ты здесь делаешь?
— Копаюсь в памяти.
Дверь захлопнулась. Таннер посидел еще несколько минут, пока не начал накрапывать мелкий дождь, погасив сияние окружающего мира, заставив замолчать мусор, промочив птицу на дереве и крыс в их норах, застучав по лицу, зашлепав по ботинкам, поднимая, как пепел, запах с земли.
Встав, Таннер отряхнул капли с бороды и вошел в гараж.
— Все готово, — Монк жестом указал на автомобиль. — Может, подождете, пока кончится дождь?
— Нет. Скоро, наверное, начнет темнеть.
— Наверное.
Они подошли к окну и несколько секунд смотрели на дождь. Люди на улице не расходились.
— Тупые ублюдки, — сказал Таннер. — Не догадаются спрятаться.
— Они хотят нас проводить.
— Ну, тогда мы устроим им представление. Монк, дайте еще запасные покрышки, и можно открыть двери.
— Спасибо за обед, — сказал Грег.
— Это минимум, что я мог сделать.
— Что стало с тем парнем? — спросил Грег.
— С каким?
— Блинки. С которым произошел несчастный случай.
— А, он в больнице. Полицейские отвезли его, чтобы наложить швы, но там у него случился сердечный приступ. Ему сейчас дают кислород… Мелкий проходимец, за ним тянется хвост дел. Не могу сказать, что это большая потеря для города.
