— О Башмаки, опора человечества с рассвета цивилизации…
— Славьтесь!
— …конечные полости, спутники ног.
— Славьтесь!
— Славьтеся! Чудесные, стоптанные Котурны!
— Мы припадаем к вам.
— Мы припадаем к вам!
— Мы поклоняемся вам в полноте вашей Обутости!
— Слава!
— О архетипические наножники!
— Слава!
— Высшая идея Обуви.
— Слава!
— Что бы мы делали без вас?
— Что?
— Спотыкались бы, царапали пятки, страдали плоскостопием.
— Славьтесь!
— Храните же нас, ваших смиренных слуг.
— Пришедшие к нам из хаоса…
— …в темный и мрачный день…
— …из пустоты, горя…
— …но не сгорая…
— …вы явились утешить и поддержать нас…
— Славьтесь!
— …стоя, прямо — ныне и присно…
— …и вовеки веков! Вэйким исчезает.
Поднимается холодный злобный ветер.
Это ветер перемен из времени; алтарь на долю секунды теряет четкость очертаний.
Семеро одурманенных еще недавно наркотиками копейщиков валяются вокруг алтаря, и шеи их повернуты под странным углом.
Вдруг Вэйким говорит прямо на ухо Врамину:
— Молю, побыстрее отыщи для нас ворота!
— Ты в них?
— В них, в них.
Врамин поднимает трость, замирает.
— Боюсь, что выйдет маленькая задержка, — говорит он, и изумрудным становится его взгляд.
И все в храме глядят вдруг прямо на них. Сорок три одурманенных наркотиками копейщика выкрикивают в унисон боевой клич и прыгают вперед. Вэйким пригибается и широко расставляет руки.
— Иже еси царство на небеси, — комментирует Врамин, и пот, как абсент, холодно блестит у него на челе. — Интересно, как мы выйдем на видео.
— Что это за место? — восклицает Гор. Собравшись, словно в ожидании удара, стоит Стальной Генерал, но удара нет.
— Нас занесло в место, которое миром не является; оно — место, и только, — говорит Принц Который Был Тысячью. — Здесь нет земли, чтобы на ней стоять, ибо нет в этом надобности. Здесь мало света, но обитатели места сего слепы, и нет им нужды в нем. Температура сама приспособится к любому живому телу, ибо так хотят местные жители. Питание всасывается прямо из этого столь схожего с водой воздуха, сквозь который мы движемся, так что нет никакой потребности в еде. И такова природа этого места, что можно тут никогда и не спать.
— Звучит, словно это Ад, — замечает Гор.
— Чушь, — говорит Стальной Генерал. — Мое собственное существование как раз таково, поскольку я все свое ношу с собой. И я не жалуюсь.
— Ад, — повторяет Гор.
— В любом случае, — говорит Принц, — возьмемся за руки, и я поведу вас сквозь мрак, мимо тлеющих пятнышек света, пока не доберемся мы до тех, кого я ищу.
Они берутся за руки, Принц запахивает плащ, и они плывут через сумрачный пейзаж, лишенный горизонта.
— Ну а где находится это место, которое миром не является? — спрашивает Генерал.
— Не знаю, — говорит Принц. — Возможно, оно существует только в каком-то укромном уголке моего темного и грязного ума. На самом деле я знаю только путь сюда.
Падая в безвременье, проплывая по времени, приходят наконец они к шатру, мерцающему над? под? перед? ними, как серый кокон.
Принц отпускает руки своих спутников и касается кончиками пальцев поверхности шатра. Она колышется, и в ней появляется отверстие, через которое он заходит внутрь, бросив через плечо призыв следовать за собою.
Бротц, Пурц и Дульп сидят внутри и делают нечто, что по человеческим меркам отвратительно и неповторимо, но для них — естественно и обычно, ибо они не люди и мерки у них совсем другие.
— Привет вам, кузнецы-норны, — говорит Принц. — Я пришел получить свой стародавний заказ.
— Ну, кто был прав? Вот он и пришел! — кричит один из серых курганов, прядая своими длинными влажными ушами.
— Признаю твою правоту, — откликается другой.
— Да. Но где же фрейляйншип? Я должен еще разок отдрочить его, прежде чем…
— Ерунда! Он — само совершенство.
— Так он готов? — интересуется Принц.
— О, уже много веков! Вот!
Говорящий высвобождает из черных матерчатых ножен отрезок холодного голубого света и протягивает его Принцу. Тот берет его в руки, осматривает, кивает головой и сует обратно в ножны.
— Отлично.
— …А плата?
— Все здесь.
Принц вытаскивает из-под плаща темный футляр наподобие готовальни и кладет его перед собой прямо на воздух, где он конечно же преспокойно и висит.
