Он потянулся за галстуком, когда в комнате запрыгали первые ноты «Саэты» Майлза Дэвиса — как будто раненая тварь карабкается на холм.
Он подпевал себе под нос, причесываясь и завязывая галстук. Дэвис отговорил медным языком о пасхальной лилии, и мимо нас шла процессия: ковыляли Эдип и слепой Глостер, ведомые Антигоной и Эдгаром; принц Гамлет отдал салют шпагой и прошел вперед, а сзади брел черный Отелло, за ним Ипполит, весь в белом, и герцогиня Мальфийская — парад памяти многих тысяч сцен.
Музыка отзвучала. Филипп застегнул пиджак и остановил проигрыватель. Аккуратно вложив пластинку в конверт, он поставил ее на полку между другими.
— Что вы собираетесь делать?
— Прощаться. Здесь неподалеку вечеринка, на которой я не собирался быть. Думаю, сейчас я туда зайду и выпью. Прощай и ты.
— Кстати, — спросил он, — а как тебя зовут? После десятилетнего знакомства я должен тебя хоть сейчас как-то назвать.
Полусознательно он предположил одно имя. До сих пор у меня имени не было, так что я взял это.
— Адрастея.
Он снова скривился в усмешке.
— Ни одной мысли от тебя не скрыть? Прощай.
— Прощайте.
Он закрыл за собой дверь, а я проскользнул сквозь полы и потолки верхних этажей и поднялся вверх в ночное небо над городом. Один из глаз в доме напротив мигнул и погас, а пока я смотрел, погас и другой.
Вновь бестелесный, я скользнул вверх, желая встретить хоть что-нибудь, что я мог бы ощутить.
Это продолжалось уже второй год и сводило с ума.
Все, что раньше работало, теперь отказывало.
Каждый день он пытался это прекратить, но все его усилия наталкивались на сопротивление.
Он рычал на своих студентов, безрассудно вел машину, разбил костяшки пальцев о стены. Ночами он лежал без сна и ругался.
Но не было никого, к кому он мог бы обратиться за помощью. Его проблема показалась бы несуществующей психиатру, который, без сомнения, попытался бы лечить его от чего-нибудь другого.
Тем летом он уезжал, провел месяц на курорте — ничего. Он принимал несколько галлюциногенных препаратов для пробы — опять ничего. Он пробовал записывать на магнитофон свободные ассоциации, но после прослушивания результатом была только головная боль.
К кому в обществе нормальных людей обращается носитель заблокированной силы?
…К такому же, как он сам, если сумеет его найти.
Милт Рэнд был знаком еще с четырьмя людьми, похожими на него самого, — его кузеном Гэри, ныне покойным; Уолкером Джексоном, негром-проповедником, уехавшим куда-то в южные штаты; Татьяной Стефанович, танцовщицей, в настоящее время находящейся где-то за Железным занавесом, и Кэртисом Легге, который, к сожалению, страдал шизоидным состоянием параноидального типа и находился в учреждении для безнадежных душевнобольных. С другими он сталкивался ночью, но никогда с ними не говорил и сейчас не смог бы найти.
Блокады имели место и раньше, но Милт всегда справлялся с ними в течение месяца. Этот случай был другой и совсем особый. Расстройства, недомогания, волнения могут заглушить талант, сковать силу. Однако событие, которое полностью деморализовало его более чем на год, было не просто волнением, недомоганием или расстройством. Развод его доконал.
Знать, что где-то кто-то тебя ненавидит, уже несладко, но знать точную форму, которую эта ненависть принимает, проявить полную беспомощность против нее, постоянно жить с ощущением, как эта ненависть нарастает вокруг тебя, — это больше чем неприятное обстоятельство. Обидчик ты или оскорбленный, если тебя ненавидят и ты живешь в этой ненависти, она что-то забирает у тебя — она отрывает часть твоей души или, если хочешь, порабощает ум; она режет и не прижигает рану.
Милт Рэнд проволок свою кровоточащую душу по всей стране и вернулся домой.
Он мог сидеть и смотреть на лес со своего застекленного заднего крыльца, пить пиво, созерцать жуков-светляков под сенью деревьев, смотреть на кроликов, на темные силуэты птиц, на случайно пробегавшую лису, иногда на летучую мышь.
Он был когда-то жуком-светляком, кроликом, птицей, лисой, летучей мышью.
Одной из причин для его переселения подальше от города, прибавившего еще полчаса на дорогу, была дикая природа.
