И, как ни парадоксально, он в конце концов стал Символом Веры в материалистическом мире, и некий писатель, взявший у него интервью, назвал его человеком средневековья, уцелевшим до нынешних времен. Интервью было напечатано в журнале с большим тиражом и к тому же подготовлено человеком впечатлительным, не постеснявшимся ради пущего эффекта слегка кое-что приукрасить, — и образ, выписанный интервьюером, дал толчок к тому, что два-три последующих года вознесли его к славе: вот-де простой человек, у которого хватило душевного прозрения вернуться к основам веры и отстаивать ее от лихих наскоков гуманистической мысли.
Он мог бы стать настоятелем, подумалось не без внезапной гордости, а то и подняться еще выше. Ощутив приступ гордости, монах сделал усилие отогнать ее — усилие слабенькое, почти символическое. Ибо гордость, рассудил он ныне, гордость и запоздалая честность — вот и все, что от него осталось. Когда прежнего настоятеля призвал Господь, монаху дали понять разными непрямыми средствами, что он может стать преемником усопшего. Но он убоялся снова, на сей раз сана и связанной с ним ответственности, и слезно просил не трогать его, оставить в простенькой келье и с простенькими обетами. Поскольку монашеский орден весьма дорожил им, прошение было удовлетворено. Хотя ныне, проникнувшись честностью, он позволил себе подозрение, возникавшее и прежде, только он подавлял свое подозрение и не формулировал в открытую. А что если прошение было удовлетворено не потому, что орден так уж дорожил им, а потому, что знал его подноготную и понимал, что настоятель из него получится никудышный? Более того: что если само предложение было вынужденным — о нем много писали, его восхваляли выше некуда и тем самым поставили орден перед необходимостью хотя бы выступить с таким предложением? И что если, едва он отказался от сана, по всему монастырю разнесся единодушный вздох облегчения?
Страх, страх, страх. Теперь-то он сознавал, что был затравлен страхом — если не перед смертью, то перед жизнью. А может, в конце-то концов, страшиться было и нечего? Всю жизнь он стращал себя, — а может, не было предмета для страхов? Более чем вероятно, что в великий пожизненный страх его вогнала лишь собственная неполноценность и скудость разума.
Я по-прежнему думаю как человек из плоти и крови, — уличил он себя, — а не как мозг вне тела. Плоть до сих пор цепляется за душу, и кости не истлели…
А ученый между тем продолжал разглагольствовать:
В особенности надлежит воздержаться от того, — поучал он, — чтобы автоматически расценивать недавнее проявление как имеющее мистическую или религиозную основу.
Просто явление природы, — объявила светская дама, всегда расположенная к компромиссу.
Мы должны твердо усвоить, — изрек ученый, — что во Вселенной нет простых явлений. Ни одно явлние нельзя отбросить походя, без обдумывания. В любом происшествии есть определенный научный смысл. Есть вызвавшая его причина, и, можете быть уверены, со временем проявятся и следствия.
Желал бы я, — сказал монах, — судить обо всем с такой же уверенностью в себе.
А я желала бы, — объявила светская дама, — чтоб мы вообще не садились на этой планете. Нервотрепное местечко.
— Сдерживайте себя, — посоветовал Никодимус. — Не ешьте слишком много. Куриный супчик, ломтик жаркого, половинку картофелины. Должны же вы понять, что ваш желудок бездействовал сотни лет. Вне сомнения, он был заморожен и не подвержен износу, но даже при этом его надо щадить и дать ему время прийти в форму. Через несколько дней вы сможете кушать как бывало.
Хортон пожирал еду глазами.
— Откуда такие припасы? — требовательно спросил он. — Ведь, ясное дело, ты не мог приволочь их с Земли…
— Я забыл объяснить, — ответил робот. — Вы, конечно, не можете этого знать. У нас на борту самая совершенная модель конвертора материи, какая существовала к моменту нашего отлета.
— Выходит, ты просто-напросто швырнул в воронку лопату песка?
— Ну, не совсем так. Не столь примитивно. Но в принципе верно.
— Погоди-ка минутку, — опомнился Хортон. — Тут что-то не так. Я не припоминаю никаких конверторов материи. Правда, шли разговоры о подобных устройствах, и была надежда, что удастся собрать прототип, но, насколько я помню…
