Разум увидеть нельзя.
И все же Розовый видел его или чувствовал — во всяком случае, о присутствии разума Блэйна он знал.
А Блэйна это не удивляло и не пугало. Он чувствовал себя так, как будто вернулся домой, и голубая комната казалась ему более знакомой и близкой, чем в первое посещение.
— Н-да, — удовлетворенно хмыкнул Розовый, оглядывая его разум. — Неплохая получилась парочка.
Ну конечно, подумала та часть разума, которая еще оставалась Шепардом Блэйном, ведь я, или, по крайней мере, часть меня, или даже половина и в самом деле вернулась домой. Потому что на сколько-то процентов (возможно, мне никогда не узнать, на сколько) я и есть сидящее перед ним существо. Я одновременно и Шепард Блэйн, путешественник с Земли, и дубликат обитателя этой голубой комнаты.
— Ну и как дела? — любезно осведомилось существо. Как будто не знает само!
— Есть одна просьба! — торопливо сказал Блэйн, спеша объяснить все до того, как ему придется покинуть эту планету. — Одна-единственная. Ты сделал нас как зеркало. Мы отражаем чужие мысли.
— А как же иначе? — удивился Розовый. — Разве можно по-другому? На чужой планете приходится экранироваться от чересчур любопытных разумов. Конечно здесь, дома, нет нужды…
— Ты не понял, — запротестовал Блэйн. — Твой экран нас не защищает. Он только привлекает к нам внимание. Из-за него мы чуть не погибли.
— Этого не может быть, — сердито оборвало его существо. — Погибнуть невозможно. Нет такого понятия, как смерть. Смерть бессмысленна. Хотя, может, я и ошибаюсь. Кажется, очень давно была планета…
Стало почти слышно, как существо перебирает пыльные архивные папки в заваленной знаниями памяти.
— Да, — подтвердило оно. — Было несколько таких планет. Это позор. Для меня это непонятно. Непостижимо.
— На моей планете, — сказал Блэйн, — умирает все, поверь мне. Абсолютно все.
— Неужели все?
— Ну, точно не скажу. Возможно…
— Вот видишь. Даже у тебя на планете смерть не обязательна.
— Не знаю, — сказал Блэйн, — кажется, существуют и бессмертные вещи.
— То есть нормальные.
— Смерть не бессмысленна, — настаивал Блэйн. — Смерть — процесс, благодаря которому на моей планете стали возможными развитие и дифференциация видов. Она не дает зайти в тупик. Это ластик, который стирает ошибки и открывает путь новым началам.
Розовый уселся поудобнее. Чувствовалось, как он устраивается, собираясь с мыслями, подтягиваясь, готовясь к долгому и плодотворному обсуждению и, может быть, спору.
— Может, ты и прав, — сказал он, — но такой путь слишком примитивен. Это кончится первоначальным хаосом. Есть лучшие решения. Существует даже этап, когда совершенствование, о котором ты говоришь, перестает быть нужным. Но прежде всего скажи, ты доволен?
— Доволен?
— Ты ведь стал более совершенен. Ты больше, чем обычный разум. Ты — это частично ты, частично я.
— Ты ведь тоже частично я. Существо удовлетворенно хмыкнуло:
— Видишь ли, тебя сейчас двое — ты и я; а я — даже трудно сказать сколько всего одновременно. Я так много путешествовал и нахватался всякого — и разумов в том числе. Кстати, многие из них, откровенно говоря, можно было и не брать. Но, знаешь, хотя я сам странствую очень много, у меня в гостях почти никто не был. Ты не представляешь, как я признателен тебе за твой визит. Когда-то у меня был знакомый, который частенько меня навещал, но это было так давно, что и не вспомнишь. Кстати, ведь у вас измеряют время, то есть поверхностное время?
Блэйн объяснил, как люди измеряют время.
— М-м, сейчас прикинем, — существо начало быстро подсчитывать что-то в уме. — По вашему счету выходит приблизительно десять тысяч лет назад.
— Когда у тебя был твой приятель?
