Казалось, Дункан безуспешно напрягает свою память.
— Многие из нас… — повторил за ним Локс.
— …думают, что переписи населения неточны. Цифры могут завышаться. Если бы правда стала известна, правительству пришлось бы разрешить каждой паре родителей иметь больше двух детей — троих самое меньшее.
— Правда, — сказал Локс, — по крайней мере по моим сведениям, состоит в том, что общее население планеты составляет два миллиарда человек. В то время как…
— Официальная статистика утверждает — восемь миллиардов! — вскричал Дункан.
Он был не настолько взволнован, чтобы не удивиться, каким образом изгой, отрезанный от банков данных, мог получить доступ к этим сведениям.
— Два миллиарда, — повторил Локс. — Что еще тебя беспокоило?
— Если нас только два миллиарда, нет смысла поддерживать систему разделения дней! От нее нужно отказаться. Мы все сможем вернуться к древней системе ежедневного проживания. Конечно, переход должен быть постепенным. Придется построить всемеро больше домов. Все остальное тоже придется увеличить всемеро — запасы продовольствия, транспортные системы, энергоснабжение, все прочее. Это надолго! Возникнет чертова уйма проблем, но неразрешимых ведь нет. Человечество сможет вернуться к естественной системе, к жизни, к которой мы приспособлены. Я… — Дункан вновь нахмурился, помолчал секунду, потом продолжил: — Мне кажется, я слышал… от кого-то… что система разделения дней нарушает суточные ритмы человека. Люди привыкли спать ночью восемь часов без перерыва, а теперь их нередко поднимают после четырех часов сна, а там проводи оставшиеся четыре как хочешь. Это вызывает неврозы и психозы намного чаще, чем правительство готово признать. Число так называемых преступлений в состоянии аффекта постоянно растет. Но общество об этом не знает. Ему подсовывают сфабрикованные данные, а телевидение о большинстве таких случаев умалчивает.
— Нам гарантируют свободу печати, — заметил Локс, — которой у нас на самом деле нет. Но правительство угнетает незаметно, с «коварством змеи и мудростью голубя».
Одно остается неизменным. Большинство всегда консервативно. Так было с начала истории правления. Система разделения дней была с нами так долго, что большинство людей считают ее естественной, словно так и должно быть. Даже если правительство захотело бы вернуться к старому образу жизни — а оно, конечно, не хочет, — ему пришлось бы долго убеждать большинство, что это следует сделать.
К этому времени Дункан уже понял, что Локс говорит не для того, чтобы просто убить время.
— Ты ведь значительнее, чем кажешься с виду, не так ли? — сказал он.
— Ты имеешь в виду, что я не просто главарь банды нищих и жалких недоделков? Тогда кто же я, по-твоему?
— Думаю, ты член организации, пославшей тебя сюда вербовщиком. И участник «подземной железной дороги»[8]. Если кто-то вроде меня попадает к вам, ты отсылаешь его… Не знаю куда.
— Отлично, — сказал Локс. — Больше я тебе пока ничего говорить не стану. Ты будешь находиться в неведении до самой последней минуты, на случай…
— …если меня поймают, прежде чем ты сможешь выполнить свои планы?
— Именно так. — Локс встал и потянулся. — Да. До скорого. Болтать об этом ты, конечно, не станешь?
— Естественно.
— А я пока выясню, почему за тобой так охотятся, если смогу забраться в банк данных, не вызвав тревоги.
— Мне тоже очень хотелось бы выяснить это, — ответил Дункан.
Чтобы размять затекшее тело, он продолжил упражнения. Когда в туннеле показался пылающий глаз факела, Дункан отжимался, стоя на руках, и наблюдал, как перевернутый факел остановился.
— Бога ради, Дункан, — послышался писклявый голос Круассана, — что ты тут делаешь?
— Да уж не угря на носу держу[9], — ответил Дункан. Он подпрыгнул на руках, сгруппировался, приземлился на ноги и выпрямился.
— А ты тут что делаешь? — спросил он, вытирая пот с лица рукавом.
— Локс сказал, чтобы ты помог нам перетащить припасы из пещеры, — ответил пронзительный голос Донг.
Факел приблизился. Что-то темное метнулось к Дункану из огня, и свет померк вместе с сознанием.
Очнулся он ошеломленный; задыхаясь и давясь, пометался в темноте и, когда немного пришел в себя, понял, что находится в воде. Он отчаянно работал руками, не зная, куда плывет — вверх, вниз или горизонтально. Что-то твердое ударило его по ребрам слева. От боли он задохнулся, но успел вскрикнуть, прежде чем его вновь затянуло под воду. Так… он очнулся на поверхности — чего? Чем бы ни был этот поток, ледяная вода сковывала мышцы, не давая двигаться.
