Из ранца тянулся толстый провод к небольшой пластине у него в руке. В другой руке органик держал длинную трубку с диском на конце, тоже соединенную с ранцем. Он водил этой трубкой из стороны в сторону, вверх и вниз.
Кэрд тихо застонал. В трубке помещалась аппаратура, улавливающая тепло человеческого тела, его запах, дыхание и сердцебиение.
Только бы перейти ручей и добраться до пещеры. Если бы он мог это сделать еще до дождя…
«Если бы да кабы! — вскричал Репп. — У тебя два пистолета! Дерись, парень, дерись! Пусть заговорит оружие!»
«Нет, нет!» — закричал Ишарашвили.
Внутри у Кэрда вдруг вспыхнул свет, за которым последовала тень. Свет хлынул у него из глаз, ослепив его, а потом в глазах стало совсем темно из-за накрывшей их тени. Кэрд задрожал. Что происходит? Неужто он разваливается на части, ища спасения в распаде?
«Я вернулся», — сказал голос.
Кэрд закусил губы, чтобы не заговорить.
«Это ты?» — спросил Ом.
«Бог взял меня к себе, и взвесил на весах, и нашел, что я нужен здесь».
«Отец Том!» — сказал Дунский.
«Как, черт возьми, мог выдуманный Бог отвергнуть выдуманную душу?» — сказал Ом.
«Он велел мне вернуться к моему создателю. — Голос Зурвана звучал глубоко и глухо, как звон колокола затонувшего корабля, качаемого течением. — Он вышвырнул меня из царства славы своей обратно в ничто, из которого я произошел».
Кэрду хотелось прикрикнуть на голоса — но если он это сделает, его обнаружат немедленно, и тогда ему конец. Хотя какая разница, молчит он или орет? Все равно его схватят. Вопрос теперь в том, сдастся он без сопротивления или будет стрелять и убивать, пока его самого не убьют.
«Убивать нельзя, — сказал Ишарашвили. — Ты… мы все делали много нехорошего. Не добавляй к этому самое плохое, что есть на свете».
«Лицемер! — завопил Ом. — Лицемер! Все вы лицемеры! Но тут ты, Ишарашвили, раз в жизни сказал правду!»
Голоса кричали свое, а Кэрд лежал неподвижно, положив подбородок на руку. Слепота прошла, но ему казалось, что он видит все сквозь знойное марево. Высокая трава перед ним зашевелилась.
Кузнечик вскочил на зеленый стебель. Он раскачивался вместе с травинкой, крепко держась за нее. Словно яркий метроном — туда-сюда, туда-сюда.
Туда-сюда перед глазами Кэрда. Кузнечик попал в фокус человеческого взгляда и вышел из него. Изображение стало четким, потом расплылось. Но Кэрд успел рассмотреть пурпурные усики, ярко-зеленую головку, золотые глаза, оранжевые ножки и туловище в черную клетку.
— Озма! — простонал он и зарыдал, не видя кузнечика из-за слез.
Он превратился в реку слез, сотрясаемую подземными толчками. Он не мог больше при всем желании справиться с собой. Он рыдал, вцепившись в землю простертыми вперед руками.
Он предал всех — государство, иммеров, своих любимых, своих друзей и себя самого.
Голоса внутри вопили, ревели и раздирали его на части.
Он перевернулся на спину, лицом к деревьям, и смутно осознал, что на него смотрят сверху двое мужчин.
Мир вторника. СВОБОДА, седьмой месяц года Д6-Н4 (шестой день четвертой недели)
Сегодня вторник праздновал Рождество.
Джефф Кэрд смотрел из окна вниз на огромный двор лечебницы. Она помещалась на Западной Сто двадцать первой улице, недалеко от пересечения авеню Фредерика Дугласа и Сент-Николас. Легкий, быстро тающий снег сделал мир бело-зеленым. Это было первое дыхание зимы и, возможно, последнее. Ни во дворе, ни на деревьях не было праздничного убранства, но во многих окнах дома напротив виднелись веточки остролиста или фигурки Санта-Клауса со своим оленем.
— Святой Николай, — сказал Кэрд. — Великий раздаватель подарков. Прямо как наше государство.
Он отвернулся от окна, подошел к столу психика и сел в кресло.
— А Фредерик Дуглас — это раб, который вывел своих людей из неволи. Это я.
— Ваших людей больше нет, — сказала психик.
— Иммеров? — испугался Кэрд.
— Нет, — улыбнулась врач. — Вы прекрасно знаете, что я имела в виду не иммеров, а ваших двойников.
Кэрд молчал, и она спросила:
— Вы по-прежнему испытываете чувство большой потери?
— Да, — кивнул Кэрд, — меня точно выпотрошили. Кузнечик послужил ключом, стимулом, затравкой, катализатором.
